Бумажный тигр (II. - "Форма")

Демон медленно выпрямился во весь рост. Пуля вырвала кусок мяса из его лица размером с кулак, образовав обрамленную осколками зубов истекающую сукровицей дыру, в глубине которой виднелись тонкие пещеристые переборки каких-то хрящей и влажно пульсирующая, похожая на сырую коровью кишку, гортань. Демон поднял руку и запустил палец в отверстие, с глухим ворчанием ощупывая его края.

- Дьявол, это больнее, чем я думал… - он с хрустом попыталось выпрямить несколько расколотых зубов, выпирающих из раны, точно намереваясь восстановить их прежнее положение в пасти, - Ничего. Не стоит переживать. В самом скором времени вам придется испытать такую боль, по сравнению с которой эта…

Лэйд поднял револьвер, ощущая себя запутавшимся в тяжелом липком кошмаре.

Скрэээ-э-эк. Скрээ-э-эк. Скрэ-э-э-ээээк.

Палец трижды выжал спусковую скобу, словно отказываясь верить в ошибку. Барабан равнодушно прокручивался вокруг своей оси, не порождая спасительного грохота, не выбрасывая из ствола ослепительного огненного цветка.

- Архаичное оружие, - демон усмехнулось, обнажив перекошенную челюсть и сплюнув на пол несколько костяных осколков, - Как и вы сами.

Лэйд выронил бесполезный уже револьвер, рука злым нетерпеливым хорьком метнулась во внутренний карман пиджака, нащупывая амулеты. Тонкие жестяные лепестки, исписанные едва видимой вязью охранных символов. Костяные чешуйки с выгравированными на них рунами. Стальные иглы, спаянные в жутковатой формы шипастые обереги.

Что-то должно сработать. Что-то должно пригодиться. Надо лишь…

Чудовищный удар опрокинул его с ног, обрушив на завешенную мертвыми телами стену. Лэйд не успел даже заметить прикосновения мертвецов, по распоротым животам которых скользили его пальцы, силясь найти зацепку, чтоб восстановить равновесие. В голове точно разорвался пороховой заряд, вышибив из нее мысли, оставив только утробное дребезжание – точно кто-то тряс в легкой жестяной бочке груду стальных гаек. Удивительно, собственное тело вдруг показалось ему легким, только ужасно непослушным, липнущим к стене, как оборванная бумажная этикетка. Надо повернуться, чтобы не встретить второй удар лицом, выгнуться, выиграть шагом спасительный фут расстояния и…

Кажется, он пропустил этот, второй, удар. Тело мотнулось в другую сторону, силясь устоять на ногах, но ноги вдруг превратились в пару скрипучих старых подпорок, едва удерживающих его вес. Чертовски впечатляющая скорость для такой махины, и кулаки – как наковальни… Он выстоит. Ему приходилось сталкиваться с самыми отвратительными тварями, рожденными Левиафаном, среди них были чертовски сильные и быстрые отродья, превосходившие его во всем – в выносливости, в скорости реакции, в живучести. Но он, Лэйд Лайвстоун, все еще стоит на ногах, пусть и подгибающихся, а это значит…

Пальцы все еще пытались нащупать спасительный амулет, хоть Лэйд и понимал, что даже если им суждено что-то нащупать, это ничего не изменит. Эта алая тварь слишком сильна для него. Невероятно, неестественно сильна. И дьявольски прозорлива. Так есть ли смысл затягивать чрезмерно мучения, не проще ли…

Лэйд шагнул ему навстречу. Мир перед глазами плыл, серые и сине-зеленые пятна наслаивались друг на друга. Боль огненной трещиной расколола правый бок и заставила его скособочиться, но он все еще стоял на ногах. Никто не скажет, что Лэйд Лайвстоун перед смертью встал перед своим убийцей на колени. Лавочники – народ упрямый, это известно всем в Хукахука…

- Ну ты, кровавый выкидыш дешевой шлюхи… - прохрипел он, выталкивая слова сквозь крепко стиснутые зубы, - Иди сюда и посмотрим, сколько дерьма выбьет из тебя старый Чабб, пока не устанет…

Он так и не почувствовал третьего удара. Но удар этот, должно быть, все-таки был, потому что последнее, что суждено было ощутить в жизни Лэйду Лайвстоуну, лавочнику из Хукахука, это благословенную темноту, распростершую над ним кожистые крылья летучей мыши и милосердно погасившей все сущее.

***

Лэйд никогда не ощущал в себе особенной тяги к спиртному, несмотря на то, что столоваясь в «Глупой Утке» имел привычку поглощать по меньшей мере четыре пинты светлого индийского за день, а вечер часто завершал бутылкой шерри, не говоря уже о крепчайшем фруктовом пунше, без которого не обходилось ни одно заседание Хейвудского Треста. В то же время он редко позволял себе злоупотреблять выпивкой или, по крайней мере, поглощать спиртное сверх той нормы, что считалась позволительной для человека его положения в Хукахука. Это в большей части было связано с инстинктом самосохранения, чем с душеспасительными проповедями сэра Джозефа Ливси[11], которые он находил такими же пресными и отталкивающими, как патентованные морские галеты. Даже трезвому разуму подчас непросто сопротивляться фокусам Нового Бангора, пьяный же и вовсе рискует сойти с ума, утратив четкость восприятия и заблудившись в Его зловещих миражах.