Бумажный тигр (II. - "Форма")

- Я всегда говорил, многие беды в мире рождены этой книгой, - пробормотал он, - Куда как лучше было бы, прими мы все в качестве главного духовного догмата книженцию мистера Хиггса. С другой стороны, как знать… Подчас наше желание изничтожать и подчинять себе подобных так велико, что мы, пожалуй, учинили бы крестовые походы во славу печеной индейки и массовые казни еретиков, осмеливающихся готовить мясную подливку без розмарина. Потом случилась бы Реформация – и мы бы уже увлеченно резали шеи выродкам, которые неверно готовят гусиный паштет или кладут в заварной крем больше яиц, чем следует… Простите, я перебил вас. Что это были за люди, Уилл?

- Не знаю, сэр. Кажется, из «Ассоциации протестантов» Гордона. И поверьте, они собрались там не из-за свежей сдобы. Нет, сэр, их вел другой запах и это был не запах булочек с корицей. Они шли по Грейт-Куин стрит в сторону Новых ворот Сити, к Олд-Бейли. Их было несколько тысяч, должно быть. Очень много.

- К Ньюгейтской тюрьме?

- К ней самой.

- Уж не штурмовать ли? – желчно осведомился Лэйд, - Ну, уж ей-то не привыкать. Ньюгейт уже штурмовали как-то раз, еще при жизни моего деда. Какая-то там была мрачная история из-за «Акта о папистах[1]»… Что ж, приятно знать, что Лондон не сильно изменился за последний век…

- Я слишком поздно сообразил, к чему идет, - Уилл медленно поднял с земли оборванные пуговицы и, подержав на ладони, сунул в карман, - Мне следовало сразу же броситься обратно в мастерскую. Там можно было укрыться – прочные замки, решетки… Там бы я был в безопасности. Тщетно. Я пытался сопротивляться, но едва не оказался на мостовой с раздробленными ребрами. Помню смрад человеческих тел, жар факелов, по-волчьи блестящие злобой глаза… Я попытался крикнуть мистеру Бесайеру и не успел. Меня уже тянуло прочь бурной человеческой рукой с миллионами рук и хриплых голосов. Эта река уцепила меня, влила меня в свое клокочущее нутро, подчинило общему течению, сделала своей частью. Тем вечером я растворился в ней без остатка, мистер Лайвстоун. Тысячи злых на весь мир Уиллов шли тем вечером к Олд-Бейли. Тысячи хмельных от злости и страха подмастерьев – требовать себе чего-то, сами не зная, чего, распаляя себя и издавая воинственные кличи…

- Славные традиции истинно британского бунта, - проворчал Лэйд, - Все по заведенного много лет назад порядку… Когда у Джона Буля заканчивается медь в карманах и пиво в кружке, он ищет ближайшего обидчика, чтоб размозжить ему лицо тяжелым кулаком, а следующим вечером вновь беззаботно щелкает картами за трактирным столом, ожидая, когда подадут закуску… Что было потом?

Уилл отвел взгляд.

- Не помню. Точнее, помню, но… словно бы кусками. Фрагментами. Много в картине того дня оказалось замазано черной краской и, видит Бог, мне бы не хотелось ее оттирать.

Мы шли… Нас нес человеческий поток – клокочущая и злая стихия, остервеневшая от осознания собственной силы. Мы топтали кого-то ногами. Иногда это были мешки с землей, которыми ирландцы из Мурфилда пытались забаррикадировать улицы. Иногда это было что-то мягкое, оставлявшее скользкую жирную мякоть на подошве. Помню, я выл от ужаса, пытаясь высвободиться, выкарабкаться, проложить себе дорогу прочь, а потом…

Уилл бездумно поднял кусок выкрошившегося из складской стены бетона, но не швырнул прочь, как ожидал Лэйд, а покрутил перед глазами, пристально вглядываясь, и безразлично уронил в лужу.

- Я уже говорил, у меня иногда случались видения. Когда я делал зарисовки в Вестминстерском аббатстве. Стоило прикрыть глаза, чтоб я вдруг начинал слышать голос камня, в полумраке возникали процессии апостолов с Иисусом во главе… Они шли и распевали гимны, отчего меня охватывал такой пароксизм блаженства, что дыхание спирало в груди, а из глаз сами собой катились слезы… Родители считали, всему виной чрезмерное юношеское воображение. Я не рассказывал им о других видениях. Тех, которые иногда приходили ко мне по ночам еще с детской поры. О страшных полуснах, во время которых ко мне являлись нечеловеческие существа. Плотоядные чудовища с полными пастями слипшихся от крови зубов. Мертвецы, покрытые холодной могильной пылью. Мертвые младенцы и разбухшие утопленники. Иногда мне приходилось красть у матери лауданум, чтоб приглушить эти кошмары. Еще, как ни странно, помогала Библия. Ее умиротворяющий тон возвращал мне спокойствие, охлаждал горячий лоб, вдыхал силы и терпение… Люди вокруг меня выкрикивали цитаты из Святого Писания, но в этот раз оно не успокаивало меня, напротив, каждое слово из Библии будто входило в мое тело раскаленным медным гвоздем. Толпа влекла меня вперед и…

Уилл всхлипнул. Глаза у него были сухими, даже сделались яснее прежнего, но из груди рвались сдерживаемые рыдания.

- Дальше, - приказал ему Лэйд, - Что было дальше?