Бумажный тигр (II. - "Форма")

[15] Пату – плоская полинезийская палица из камня, дерева или кости.

[16] «Друг Фриц» - опера П.Масканьи, вышедшая в 1891-м году, лирическая комедия.

[17] Кетгут – хирургический шовный материал, изготавливавшийся из обработанной ткани кишечника крупного рогатого скота.

[18] Табернакль – церковный ларец со Святыми Дарами.

[19] Закон исключенного третьего – постулат классической логики, основанный на том, что два противоречащих друг другу суждения не могут быть одновременно ложными.

[20] Гекзаметр – стихотворный размер, «шестеромерный стих», характерный для античной поэзии.

Часть вторая - Глава 7

Лэйд сплюнул и даже не заметил, что порыв ветра, ударивший его в лицо, изменил траекторию плевка, заставив его беззвучно шлепнуться на нос правого ботинка.

Убийца.

Кто? Этот щуплый цыпленок, отродясь не державший в руках ничего тяжелее и опаснее резца? Этот восторженный сопляк, мечтавший иллюстрировать Данте и ищущий божественных откровений в Библии? Этот простодушный мечтатель, намеревавшийся открыть тайну человеческих страстей в воображаемом Саду Жизни? Убийца?

- Ну и кого ты убил? – Лэйд втянул воздух носом, осторожно, чтоб вновь не разжечь пламя ярости, свернувшееся в груди и ожидающее лишь топлива для обжигающей вспышки, - Соседского кота? Родительскую канарейку?

- Нет. Я убил… нескольких людей.

Уилл уставился куда-то вдаль. Проследив направление его взгляда, Лэйд увидел тонкую полоску далекого моря. Отсюда, из нутра Лонг-Джона, оно казалось грязно-зеленым, холодным и равнодушным. Как старая скатерть, которую вытащили из чулана, небрежно отряхнули и водрузили на стол.

Убийца. Вот так, Бумажный Тигр. Ты воображал себя знатоком людей, знатоком пороков и слабостей, старым опытным хищником в джунглях Нового Бангора. И мальчишку таскал за собой, точно тряпичную куклу, не подозревая, что за старой ветошью могут храниться острые иглы…

Убийца, подумал Лэйд, ощущая, как вверх по венам вместо крови течет соленая морская вода. Этот милый улыбчивый парень, хвалящийся своими рисунками, которого я два дня водил по Новому Бангору, убийца.

- Когда это произошло? – коротко спросил он, сам не зная, зачем.

- В июне, - послушно ответил Уилл, глядя на узкий язык моря, - На Грейт-Куин стрит.

- В мастерской твоего патрона? Что, всадил шпатель в грудь какого-нибудь подмастерья? Или проломил мольбертом голову этому своему Бесайеру?

Уилл вжал голову в плечи. Точнее, та будто сама собой опустилась, враз прибавив в весе.

- Какая разница? – тихо спросил он, - Все уже свершилось. Вы хотели знать, отчего я не хочу покидать Новый Бангор, мистер Лайвстоун. Теперь я могу вам ответить. Да, Новый Бангор – не просто Эдемский сад. Здесь оживают самые сладкие грезы и самые страшные кошмары. Здесь человеческий дух обличен волшебной силой. Здесь все служит тому, чтобы смутить, свести с ума, запутать…

Лэйду захотелось зачерпнуть горстью ржавой воды из ближайшей лужи – и плеснуть ему в лицо. Но он сдержался.

- Рассказывайте, - тихо приказал он, ощущая холод в гортани, рожденный его собственным голосом, - Рассказывайте все и по порядку. Потому что очень многое сейчас зависит от того, что я сейчас услышу. Вы меня поняли?

Уилл мотнул головой – слабое подобие кивка. Выбравшийся из обители Ветхого Днями, он сам выглядел так, будто враз отсек от себя очень многое. Но, против ожиданий Лэйда, голос его не дрожал, когда он начал говорить.

- Это было вечером второго июня, возле мастерской мистера Бесайера. Я вышел, чтобы купить свежей сдобы, потому что здорово проголодался за работой. Я готовил свою первую картину – «Оберон, Титания и Пак с танцующими феями», и это был лишь набросок. От запаха растворителя у меня кружилась голова, я плохо соображал тем вечером. И еще у меня сжимало виски, точно тяжелым медными обручем с острыми заклепками. У меня и прежде такое бывало, перед приступами, когда видел чудесные процессии в Вестминстере, но я подумал, что это от усталости. Я снял рабочий фартук, но руки мои были перепачканы краской. Помню ее запах, помню запах вечернего Лондона... Многие вещи из того вечера я помню удивительно четко, будто сам зарисовывал их, другие, напротив, растворились без следа… Я так устал, что не сразу заметил – на Грейт-Куин стрит куда больше народу, чем обычно. Обыкновенно к вечеру там немного народу, если не праздник и не воскресенье, а тут прямо как бурлило… Людей было множество, и все горланили, улюлюкали, кричали… Там царило беспокойство, но не такое, как в дни приезда лорд-мэра, а другое… Такое, знаете, особенное уличное беспокойство, поджигающее само себя, тревожное, с запахом еще не пролитой крови… Я даже не сразу понял, что творится вокруг. Незнакомые, страшные лица, и все искажены гневом. Скалят зубы, кричат… Некоторые уже выламывают из заборов стальные прутья, кто-то потрясает рядом книгой. О, я хорошо знал, что это за книга, у меня у самого в мастерской всегда лежала такая же…

Лэйд нахмурился.

- Библия?

- Да, сэр.