— Ерунда, — легкомысленно возразил Лэйд, вновь обрушивая трость на трещащую дверь, — Мистер Пульче — добрейшей души человек, отзывчивый и гостеприимный малый. Уверяю, он будет счастлив нас видеть. Мы ещё посмеёмся над этой его шуткой! А уж какой он потрясающий рассказчик!.. Эй, мистер Пульче! Это я, ваш старый приятель Чабб. С вашего позволения, мы хотели бы зайти.
— Зайти? — голос хрипло расхохотался, — Я надеюсь, кто-то наконец всадил вам нож в живот, Чабб, и вы испускаете дух на моём пороге? Пожалуй, это единственная ситуация, в которой я по-настоящему был бы рад вас видеть!
— Старый шутник, — Лэйд подмигнул Уиллу, — А уж это его особенное чувство юмора… Мы можем войти, мистер Пульче?
— Чего бы вам не войти, чёрт вас раздери? Будто вы не знаете, что мне самому не открыть эту проклятую дверь!
Лэйд кашлянул.
— Верно, я и забыл. Весьма нетактично с моей стороны. Видите ли, дело в том, что мистер Пульче, прекрасный человек и душевный собеседник, иногда подвержен приступам ипохондрии. Особенно скверно на него действует голод.
— Но если он голоден, отчего просто не зайдёт в ближайший ресторан? Я, кажется, видел один в квартале отсюда.
— Он… Видите ли, он привередлив по части еды. Кроме того, я на правах его врача настойчиво не рекомендую ему прогулки. Они вредны в его состоянии здоровья. Впрочем, сейчас сами всё увидите.
Прежде, чем войти, Лэйд сделал несколько действий, который наверняка показались Уиллу странными. Проверил ногтем несколько глубоко сидящих в дверной коробке гвоздей, тонких и причудливо искривлённых. Достал из кармана булавку и освежил на косяке глубокую царапину, которая не бросалась в глаза, но которая обладала явно искусственной и сложной, сродни иероглифу, формой. Вытащил из кармана склянку и смочил бесцветной жидкостью с резким запахом порог.
— Меры предосторожности, — спокойно пояснил он, — В таком деле лучше не рисковать, верно?
Лэйд открыл дверь, заставив её тревожно заскрежетать на ржавых петлях. Он надеялся, что внутренняя обстановка дома произведёт на Уилла должное впечатление и, судя по всему, не ошибся.
— Господь Бог! — вырвалось у Уилла, — Вы же не хотите сказать, будто он живёт здесь?
— А почему нет?
— Я видел ночлежки для бездомных в куда более пристойном состоянии!
— Как я уже говорил, мистер Пульче в некоторых отношениях держит себя в аскетичном духе. Не укорять же, в самом деле, человека за то, что он не считает нужным потворствовать праздности? Презренный комфорт тела не для него, он ведёт простую и скромную жизнь сродни стародавним монахам-бенедиктианцам, предпочитая окормлять бессмертную душу в угоду презренным желаниям тела. Вас это смущает?
— Нет, но…
Чувствовалось, что Уилл смущён и сбит с толку, и Лэйд охотно мог его понять.
Дом мистера Пульче лишь снаружи выглядел неухоженной старой развалиной, ветхой и давно нуждавшейся в ремонте. Стоило переступить порог, как делалось очевидно — ни один ремонт здесь не может помочь, как не могут помочь патентованные пилюли или касторка давно истлевшему трупу.
Это и был труп, только не живого существа, а каменного, просуществовавшего много лет, но сейчас явственно находящегося в состоянии распада и медленно превращающегося в сухой тлен. Некогда мощные стены осели и местами полопались, точно переборки разбившегося в кораблекрушении корабля, обнажив щепастую труху резных панелей, из-под которой топорщилось грязное прелое кружево истлевших обоев. Прохудившиеся перекрытия зияли дырами, похожими на распахнутые раны, в их тёмной сырой глубине торчали кости давно разъеденных ржавчиной труб. Половицы на полу изгнили и полопались, сверху их засыпало битым оконным стеклом, штукатуркой и пылью, отчего в прихожей образовались целые курганы мусора, которые приходилось обходить.
Хватало здесь и прочей дряни, которая будто сама собой образовывается в давно заброшенных домах, точно следы, которая оставляет за собой та жизнь, что поселяется здесь уже после человека — какие-то проволочные обрывки, клочки бумаги, сплющенная металлическая посуда, опустошённые бутылки, жжёные спички, пуговицы, смрадное тряпьё, невесть когда бывшее предметами одежды…
Дрянной дом. Лэйд знал, что увидит здесь, поэтому ещё на пороге набрал в грудь побольше воздуха, точно пытаясь запасти его впрок. Тут, внутри, воздух хоть и был пригоден для дыхания, казался липким и каким-то кислым, вобравшим в себя все миазмы и запахи умирающего дома — прелую вонь медленно гниющей древесины, сухой запах размоченных дождями стен и затхлый душок старого тряпья.