Булатный перстень

Михайлов несколько растерялся. Он не понимал, что происходит. Хотя говорил же ему сенатор о странной способности женщин испытывать острое материнское чувство к людям, вовсе того не достойным, и приходить в сознание в самую неподходящую минуту.

Тогда он вопросов не задавал, а надо бы! Ведь что-то Ржевский пытался ему сообщить, внушить, вложить в непривычную к любовным соображениям голову.

Похоже, Ржевский знал о нем такое, о чем сам он не подозревал. И, вспомнив чувствительного сенатора, Михайлов фыркнул – видел бы Ржевский это объяснение! Впрочем, грубости бы он не одобрил – нужно быть в меру любезным, в меру, не более того.

– Это война, Сашетта, и она – надолго, – почти вежливо сказал Михайлов. – Она еще только начинается. – И с опозданием понял, что бывшую любовницу Сашеттой не называют.

– Кончится же она когда-нибудь! Ты… ты вернешься?

– Как я могу знать? – Он все еще был сердит.

– Ты вернешься… ко мне?.. Ради бога… клянусь тебе…

Михайлов молчал и хмурился довольно долго – за это время Александра не менее десяти раз померла от страха, что он не простит, и столько же раз воскресала.

Наконец она услышала единственные слова, которые могли сделать ее счастливой.

– Ну что с тебя возьмешь? – и Михайлов покачал головой. – Раз уж мы булатом обручились – так тому и быть. Жди! Вернусь!