Бухта страха

— Хок жив! — закричали кремневики, вскакивая на бревенчатый настил, соединявший берег с островом рыболовов.

Люди Хока хотели броситься на рыболовов. Но Хок остановил их движением руки, в которой блеснул меч.

— Это не враги, это братья, — проговорил он. — Джома убит, и никто не помешает нам соединиться. Мы научим рыболовов бить лесных зверей, они научат нас ловить морских рыб. Наши луки и стрелы, мой дар Сияющего и их бревенчатый остров защитят нас от любых врагов. Мы соединимся, и не будет народа сильнее нас!

Каменные топоры, луки и копья полетели кверху, и деревянный настил зашатался под ногами ликующих кремневиков, которые перемешались в победной пляске. Стройная фигурка Птао мелькала между ними. А в стороне, опираясь левой рукой на плечо Олоаны, стоял Хок Могучий, и в приподнятой правой руке его сверкал меч, залитый лучами солнца.

Мор Йокаи 20.000 лет среди льдов

Рисунки Г. Фитингофа

В честь наших знаменитых путешественников к Северному полюсу было дано в обеих столицах Австро-Венгрии несколько торжественных пиров. На последнем из них один из чествуемых сознался, что на оставленном в полярных льдах корабле «Тегетгофе» был нечаянно покинут матрос по имени Пиетро Талиба, родом венгерец.

Дело произошло следующим образом.

Пожелав поскорее успокоить боль в отмороженных руках и ногах, Пиетро Галиба так обильно натер их наркотическим бальзамом, что заснул в углу брошенного корабля.

К несчастью, на следующее утро корабль, спасший экспедицию, уже двинулся в обратный путь и при перекличке никто не обратил внимания на то, что одним человеком оказалось меньше.

Недостающего матроса хватились лишь на шестой день, но пришли к заключению, что возвращаться назад из-за забытого матроса будет совершенно бесполезно. Ведь в течение пяти суток он неминуемо должен был уже умереть от голода и жажды, так как на корабле не было оставлено никаких припасов. Решили объявить Пиетро Галиба умершим и назначить его вдове пенсию. Так и было сделано по возвращении в отечество.

Тем бы казалось и делу конец, но…

Всем известно, что дикие гуси имеют удивительную страсть к путешествиям. Эти пернатые существа шныряют буквально по всему свету, не исключая и обоих полюсов, с чисто гусиным упорством преодолевая всевозможные препятствия.

Недель шесть назад один охотник в Квебекской провинции застрелил дикого гуся. Принявшись ощипывать свою добычу, он очень изумился, заметив, что все хвостовые перья птицы были с двойными стволами. Он снял верхний ствол и увидел в нем тонкую, свернутую трубочкой пленку грязновато-коричневого цвета.

Убежденный, что имеет дело с гусем особого рода, охотник снес его в Квебек и подарил живущему там знаменитому естествоиспытателю доктору Смоллису.

Ученый тотчас же понял, что этот гусь играл роль почтальона и что пленки, находившиеся в верхних, свободно насаженных стволах хвостовых перьев, представляют собою тоненькие листочки коллодиума, покрытые сильно уменьшенными фотографическими снимками с какой-то рукописи.

Доктор Смоллис немедленно воспроизвел эти снимки на белой бумаге, для чего послужил ему солнечный микроскоп, увеличивающий в две тысячи раз. Но кто опишет отчаяние почтенного ученого, когда он открыл, что рукописи были написаны на языке, не похожем ни на один из известных ему языков цивилизованных народов.

Лишь с большим трудом удалось доктору Смоллису найти человека, который за сравнительно громадную плату взялся переписать непонятную рукопись. Один экземпляр этой копии был послан ученому обществу в Калькутте, а другой — обществу языкознания в Рио-де-Жанейро. Но оба эти общества не добились никакого толка от этих бумаг, а потому послали их на рассмотрение ученых академий в Иеддо и в Пекин.

Тут тоже долго возились с загадочными рукописями, но безуспешно. Одни из глубоко ученых языковедов уверяли, что они написаны по-санскритски, а другие утверждали, что это — какое-нибудь иное, еще неизвестное наречие.

Как бы то ни было, но никто не понял ровно ничего из этих бумаг.

Тогда их отправили в Петербургскую академию. Академия решила, что это — язык бисбариба, и передала рукописи в Гельсингфорсскую академию, откуда они в силу родства финского языка с венгерским и были препровождены в Будапешт, в венгерскую академию наук.

Там они будто бы пролежали три года. То есть они пролежали всего месяц, но для придания этому делу большей важности говорили, что, мол, с этими рукописями лучшие светила венгерской науки провозились ровно три года.

Автором этой замечательной рукописи оказался оставленный на Северном полюсе Пиетро Галиба. С его записками мы и имеем честь и удовольствие познакомить читателей.

«Проснувшись, — пишет Пиетро Галиба, — я увидал, что нахожусь один на корабле. Я звал своих товарищей, доктора, капитана, но никто не отвечал мне. Нет более сомнения — я покинут.