Бухта Анфиса

Ему это не сразу удалось — упорядочить свои чувства, чтобы приняться за работу. Еще тогда, под восторженное юбилейное славословие, Артем подумал, что на отце и кончается блестящий взлет славного ширяевского рода. А сам Артем только стоит и наблюдает этот ослепительный взлет. Бездарный зритель, журналист, пока еще неизвестно какой. Посредственный поэт, хотя некоторые утверждают, что талантливый. Стоит ли все это тех сложных противоречий, которые возникли в семье за последнее время?

— Как жить? — спросил он, потому что ему очень нужен был собеседник, советчик.

Уйти бы работать на завод! Восстать против желания отца и особенно против матери? Таким поступком он попросту бы убил их.

Отрезав ему путь на завод, они, наверное, в виде компенсации, до сегодняшнего вечера ни слова не сказали по поводу его работы в газете. Но если отец заговорил, его не остановишь. В этом Артем уверен. И теперь все будет зависеть от его, Артемовой, настойчивости. Сумеет ли он настоять на своем и в то же время остаться послушным сыном?

Быть самим собой трудно даже в своей семье, тем более, если ты не только послушный сын, но еще и единственный.

Единственный сын. Еще тогда, когда он только родился, отец и мать уже задумались о его будущем, на которое они возлагали все свои, пока еще неясные, надежды. Прежде всего надо было выбрать имя. После долгих обсуждений, где маме принадлежал решающий голос, а отцу только совещательный, и когда уже было отвергнуто множество имен от Альберта до Якова, отец безнадежно предложил:

— Артем. Отличное имя.

— Да? — Мама несколько раз повторила это имя так, как если бы она учила новую роль. — Не знаю. Что-то в нем есть… А ты почему вспомнил?

— Так звали его деда.

— Твоего отца. Он был революционер. Ты веришь в генетику?

Отец пожал плечами: верить в генетику в то время не полагалось.

— Это имя вошло в историю революции и потрясало основы. Кроме того, Артем Веселый — необыкновенный был писатель, отличный знаток русского языка. Наконец, Артем — прославленный актер…

Эти доводы подействовали на маму.

— Да, верно, — согласилась она, — необыкновенное имя. А звать мы его можем Темой, как у Гаршина.

Но, насколько Артем помнит, всегда его звали только полным именем.

5

Заведующий промышленным отделом Агапов размахнулся:

— Триста строк! И два дня на все.

Неслыханная щедрость, учитывая ограниченность газетной площади! Артем оценил это. Он зашел к Семену посмотреть проявленную пленку. На стук в дверь фоточуланчика девичий голос откликнулся: «Минутку!» Но не прошло и минуты, щелкнула задвижка.

— Входи, — сказала Сима, — как раз твою пленку проявила. Можешь посмотреть.

— Когда вы все успеваете?

Вспыхнул яркий свет, погас красный. Девушка вынула из кармашка синего халата зеркальце. Заглянула в него.

— Фотоэкспресс. Семена не знаешь, что ли? Сейчас придет, печатать начнем. После обеда заходи… А это что у вас за королева? Целых пять кадров. Вся в листьях.

Артему захотелось рассказать, какая это необыкновенная девушка, Нинка, учителева дочка, но Сима в это время, скосив внимательный птичий глаз, изучала в зеркальце какую-то деталь своего лица и, как видно, ничем больше не интересовалась.

— Да так, одна там… — пробормотал он. — Пока.

На лестничной площадке он столкнулся с Семеном.

— Салют, экс-командор! Как дела?

Пытается вернуть утраченное превосходство. Но Артем уже знает цену и этой развязности, и этого пренебрежения ко всему на свете.

— Через два дня сдавать.

— Два дня! «Войну и мир» написать можно. Ты, главное, не рассусоливай про цветочки да про лесочки. На-факты напирай, да что кто говорит. Да не забудь Зиновия. Старик занудливый, но говорит дельно.

— Ладно, без тебя знаю, — отмахнулся Артем, хотя, по правде говоря, ничего он не знал и надеялся только на чудо.

Несмотря на свой очень небольшой опыт, он уже познал то чудесное явление, которое принято считать вдохновением: явление первой фразы или даже первого слова. Стоит появиться первому слову — и все дальнейшее пойдет как бы само собой. Это вроде искры в моторе: вспышка — и заработал. Великое дело — первое слово!

Всю дорогу домой и потом в своей узкой комнатке он ждал этого чуда и боялся прозевать его появление, а в голове вертелась все одна и та же глупая, ни на что не годная фраза: «Вода кипела за кормой». При чем тут корма?

За окном горел осенний день, неровно, как потухающий костер: то жарко вспыхнет, то замрет, когда белое облако проплывет между солнцем и землей. В форточку влетел шмель и начал биться о стекла. Его жужжание, то недоуменное, то угрожающее, надоело Артему. Он взял газету и выгнал шмеля.

«Вода кипела за кормой». О, черт! Вот привязалось!.. Ему надоело слоняться по комнате, но и остановиться он не мог, как шмель, который не мог не биться о стекло, надеясь вырваться на свободу. Оставалась только надежда на чудо.

Стук в дверь заставил его остановиться. Вошла мама в сером с красной каймой фартуке и с полотенцем на плече.

— О чем ты задумался?

— О воде, которая кипела за кормой…

— Стихи?

— Нет, для газеты.

Вытирая пыль, которая до нее уже была вытерта приходящей уборщицей, она вздохнула: