Букелларий

Булгарские командиры молча переглянулись. Как догадываюсь, от Гримоальда Второго они уже ничего не ждали, надеялись на военную добычу, которая будет в случае победы. Только вот, увидев, какова армия франков, в победу верили лишь отъявленные оптимисты, к каковым кочевники явно не относились.

— Могу выйти, подождать, пока вы посовещаетесь, — предложил я.

— Не надо выходить, — произнес Котраг, после чего спросил: — Когда нам заплатят?

— Выделите надежных людей, и прямо сейчас поедем к лагерю франков за деньгами, — предложил я.

Булгары опять переглянулись, и Котраг объявил:

— Я сам поеду с тобой.

Считать он не умел, поэтому открыл каждый полученный мешочек, убедился, что в внутри именно золотые триенсы, недавно отчеканенные, еще не потускневшие, после чего заверил меня:

— В сражении мы участвовать не будем.

— В германском лагере не задерживайтесь надолго, а то наши воины про договоренность не знают, нападут, — предупредил я.

— Это понятно, — произнес булгарин, после чего попрощался со мной и быстро поскакал в сопровождении своего отряда к стойбищу, точно боялся, что я передумаю и отберу монеты.

45

Война — путь обмана. Великий полководец — великий обманщик. Что не мешает прославлять победителей. Делают так, наверное, потому, что люди хотят быть обманутыми, особенно женщины.

Догадывались об этом Гримоальд Второй и Лантфрид или нет, не ведаю, но оба узнали на собственной шкуре, что такое быть обманутыми. Они предполагали сразиться с Карлом Мартеллом в честном бою, для чего рано утром построились в северном конце долины. Левый их фланг упирался в высокий берег Дуная. Там и в центре стояла пехота, на правом фланге — конные лучники-булгары, а в резерве, напротив центра — тяжелая конницы, сводный отряд букеллариев обоих герцогов с ними во главе. Наша пехота построилась так же, от реки и до нашего правого фланга, где была сосредоточена вся конница под предводительством самого мажордома всех франков. Резерв нам был ни к чему.

Моему отряду досталось место на самом краю правого фланга, под склоном длинного холма, поросшего деревьями и густыми кустами. Наверное, мы должны были исправить мою ошибку, если она вдруг случится — напасть на булгар в случае отказа кочевников покинуть поле боя. Не скажу, чтобы я ни капельки не сомневался в их верности договору, потому как будут предками болгар, которые в двадцатом и двадцать первом веках (в предыдущие возможностей проявить себя у них не было) умудрялись дважды переобуться в одном прыжке, но предполагал, что опаскудятся окончательно через несколько веков, под турками.

Когда трубы проревели атаку, я толкнул коня шпорами в бока. Этот Буцефал разгонялся медленно, а потом так же медленно останавливался. Зато рысью и галопом несся довольно резво, обгоняя других лошадей. Вот и сейчас мой отряд, следовавший строго за мной, не обгоняя, сперва отстал от основной массы кавалеристов, но вскоре вырвался вперед.

К тому времени на правом фланге вражеской армии была широченная брешь. Булгары, которые должны были, как положено конным лучникам, выехать навстречу нам и засыпать стрелами, развернулись дружно и поскакали к баваро-алеманнскому лагерю, причем не по прямой, а отклонившись вправо, и обстреляв резервный отряд. Результат обстрела я не видел, но уверен, что сильно проредили букеллариев, кого убив, кого спешив. Не знаю, зачем они это сделали. Может быть, обезопасили себя от тех, кто может помешать грабить шатры, может быть, отомстили за задержки оплаты и еды, может быть, все это вместе и еще что-нибудь. Нам было не до этого. Предупрежденные перед самым боем, что помех нам не будет и что каждый обязан четко выполнить приказ, тяжелые кавалеристы франкской армии обогнули оголенный фланг вражеской, зашли ей в тыл и ударили с разгона.

Я влетел в плотные ряды пехотинцев, многие из которых даже не успели развернуться ко мне лицом, не говоря уже о том, чтобы оказывать активное сопротивление, и принялся колоть пикой всех, до кого смог дотянуться. По большей части это были крестьяне, взятые от сохи на время, плохо обученные ратному делу и бездоспешные. Таких убивать даже скучновато. Хороши они были только в одном — умении убегать быстро. Буквально минут через десять от плотных шеренг вражеской армии не осталось ничего. Такое впечатление, что их корова слизала языком, большим, влажным и шершавым. Вражеские пехотинцы разбегались поодиночке или малыми группками, а всадники-франки догоняли и кололи копьями или рубили спатами и топорами-францисками. Следом за ними бежала франкская пехота, спешившая не столько для того, чтобы поучаствовать в избиении, а для того, чтобы поживиться, шмоная трупы.