Буги-вуги

Выгонять нас — резона нет. В пьянках не залетали, по столам, как Билл с гитарой скакал — не скачем, со всеми у нас полный ол райт.

Минька ей там натрындел всякого про этот гнусный поклеп. Вертелся вьюном.

Песенка, кстати. «Со вьюном я хожу». Детская песенка. В школьном хоре разучивали: «я не знаю куда вьюн положить». И вся песенка: ходит кто-то там со вьюном — то на правое плечо его, то на левое, а что с ним делать — не знает.

Бездельник, в общем.

А что такое «вьюн» до сих пор не знаю. По-моему рыба.

16

Морозы стоят жуткие, за сорок, и Миня ходит в кабак в валенках. Валенки на микропорке, с подшитыми кожаными запятками, с тройными отворотами.

Телки от Минькиных валенок шалеют, как от шампанского. Главное — стиль. Одень я эти валенки — буду просто ваней в валенках — и не более. А Миня козырем по кабаку.

Настроение сегодня лирическое. В кабаке тепло, люди оттаивают, по рюмахе-другой уже пропустили, салаты разворошили, на спинки облокотились. Сидят, на нас лениво поглядывают, курят.

Начинаем с вещи про извращенца — «в ночные окна вглядываюсь я». Есть в этих мелодиях что-то такое, чего уже нет и вряд ли будет. Тоненькие девочки в плащиках-болоньях; «бывает все на свете хорошо»; водолазки; бородатый Высоцкий в горах; лица, открытые, как двери; одинокий голос саксофона… Мы не оттуда, но мы рядом. Мы в том же месте.

И сегодня именно в самом нужном месте, не раньше и не позже, с эстетским всхлипом, эдак по-декадентски, но в то же время торжествуя, сонливость Утюга рвет на немецкие кресты самый настоящий саксофон, и публика, доселе глядевшая на нас в пол-уха, начинает привставать с мест и высматривать: хто ета там?

А там новые действующие лица. В одном, правда, экземпляре. Но каком! И с какими причиндалами! Тут вам и кларнет, тут и флейточка, и упоминавшийся уже сакс, который то ли «тенор», то ли «баритон». А вдохновителем и организатором этакого музыкального разнообразия является, без ложной скромности, человек-оркестр, по имени Артуха. Именно так к саксофонисту обращаются внушительные дяди, которые с его появлением стали заглядывать в Утюг.

Швец и жнец наш не только на дудах могёт, но и фортепьян ему брат, на который под конец года ресторан расщедрился, и гитарка в его руках ночевала. Одно слово, умелец.

А предыстория артухиного появления в наших рядах такова.

На прошлой неделе, в перерыве, слышим странные дела: кто-то в зале на кларнете наяривает. Пролюбопытствовали. Оказалось: сидела веселая компания, мордовороты все крепкие, телосложение откормленное, безвозвратно запущенное, там на кило живого веса по стопарю и все винные погреба — пустыня Сахара. Но это если кошелек позволит, а кошелек как раз отпуск взял. Деньги йок, а выпить — только раздухарились. Нынешний подельник наш заметил за соседним столом чучмеков, достал неразлучную дудку свою и выдал их глубоко народное. Тут же от соседнего столика коньяк пришел. И всем хорошо. Все довольны, все смеются.

Вот и на данный момент Артуха в простое и на мели. Как он сам говорит: «На репризе сижу». Мужик толковый, хотя «толковый» не то слово — он — Музыкант, высшая лига, НХЛ. Во времена Оно, по его рассказам, дал гастроль: и с Жаном Татляном поездил, и с Аидой Ведищевой, чуть ли не с самим Утесовым — старый Артуха, как лошадь у Чапаева.

По жизни же успел и в кабаках поиграть, и на метле в дворниках посидеть, и в музыкальной школе на копеечном окладе покиснуть, вдалбливая олухам доремифасоляси. Благо, что оправдываться не перед кем: ни жены, ни матери, ни родины, ни флага. Один, как во поле березка. Может чего и еще, но дальше не распространялся, и это-то всё так, мимоходом. А мы и не лезли. Видно, что биография у человека обширная. Да и на таком поприще на славном. Всю сознательную жизнь, считай, с музыкой да под музыку.

Музыка, она, конечно, музыкой, но не скажешь по Артухе, что это прибыльное ремесло: свитерок с обтрепанными рукавами, обувочка, которая в глаза явно не бросается, пальтецо такое дерматиновое — ткань «вырви глаз», воротничок торчит так — шанхайский барс, одним словом.

В общем, взгляд не задержится, их знали только в лицо.

А когда этот деятель принес свою разбухшую, с двумя вкладышами трудовую, мы узнали и кулинарное фамилиё ее владельца — Манкин.

Эка наворочено в человеке, сказал бы классик.

При всем при том, то ли возраст, то ли что, но не рубаха-парень. Не-е-ет. Не открытая книга. Тот еще хомут. Скользкий, как цыганский ребенок. Но, по крайней мере, и не в подворотне воспитан, что-то есть в нем эдакое, политесу учен.

По поводу своих пристрастий отрекомендовался коротко: Бахусу поклоняюсь. С чем и предупреждаю. Это, конечно, подтекст был. Насчет конкретно музыки — рванул в кусты, мол, фортепьяно склизкий инструмент.

И уж чего чего, а анекдотами набит по уши. На любую близлежащую тему. Ходячий кладезь устного народного блатного-хороводного. Начал он, естественно, с того, что сердцу близко.