Будни и праздники

После выстрела все птицы разлетелись кто куда. Над ивами слышался свист крыльев, вспарывавших спокойный теплый воздух летних сумерек.

— Не шевелись, — предупредил отец.

Сердце мальчишки бешено колотилось… Он то и дело привставал и выглядывал из-за ствола дерева.

— Не показывайся! — приказал отец. — Они хитрые, заметят.

Сквозь облупленные стволы ив была видна стая диких голубей, весело круживших над рекой. Некоторые из них садились на том берегу и, недоверчиво вертя головками, приближались к воде. Напившись, они улетали в поле. Отец и сын жадно следили за их полетом.

Неожиданно один серый голубь, описав над ивами несколько кругов, опустился на ветку неподалеку.

Тумпанов прицелился. Но тут за его спиной, на тропинке, послышались шаги и голоса.

Птица вспорхнула и улетела. Адвокат выругался.

— Кто это тут стрелял? — спросил женский голос.

— Да, в самом деле кто-то стрелял, — отозвался красивый тенор.

Тумпанов узнал голос судьи.

— Наверно, Драндулет. Я же говорил, что там, у водопада, это он был. — В голосе говорившего звучали насмешливые нотки.

Адвокат подскочил точно ужаленный и надулся от злости.

— Кого это вы так называете? — спросила женщина.

— А вы не знаете? Нашего досточтимого коллегу Тумпанова. Эта скотина…

Тут адвокат громко закашлял.

Компания молча прошла мимо. Женщины заметили притаившегося в засаде охотника и от неожиданности на мгновение замерли. Тумпанов метнул на них яростный взгляд, они ускорили шаг, но еще долго долетали до него веселые раскаты смеха.

— Испортили охоту, болваны, мерзавцы! — бранился он.

— Кто это, папа? — спросил мальчик.

— Молчи! — рявкнул отец. — Не твое дело!

Он с трудом заставил себя остаться на месте. Хорошего настроения как не бывало. Аполлон теперь непременно раззвонит о случившемся по всему городу.

Неожиданно на том берегу взлетела горлинка. Она забила в воздухе крыльями, распустила веером хвост и грациозно опустилась на одну из сухих веток.

Тумпанов выстрелил.

Горлинка упала, перекувырнувшись в воздухе. Мальчик восторженно вскрикнул и кинулся ее подбирать. В его глазах горели радостные, страстные огоньки. Сжимая своими нежными пальцами теплое тело птицы, он чувствовал, как быстро, испуганно колотится ее крохотное сердечко.

— Ну-ка, посмотрим, куда ей угодило, — сказал отец.

Он взял горлицу своими грубыми руками, перевернул на спину и распластал крылья.

Птица забила одним крылом. Второе повисло. От боли она растопырила свой белый, с черной каемкой хвост. На розовой грудке проступили липкие пятна крови.

— Крыло перебито, — тоном знатока произнес Тумпанов. И, ухватив пестрое, в коричневую точечку крыло, стал дергать его из стороны в сторону. Горлинка глухо застонала.

Мальчик задрожал и умоляюще протянул руку к отцу.

— Не надо! — крикнул он чуть не плача. — Не надо, ей больно!

— У птиц нет нервов, — буркнул отец.

— Почему же она стонет? Отдай ее мне, может, она поправится.

— Надо ее прикончить.

— Не надо, папа, — заплакал мальчуган.

— На, держи, — сказал адвокат, швырнув птицу на траву.

Мальчик обнял ее и с состраданием заглянул в ее красноватый, с золотистым ободком глаз, печально и покорно устремленный в мирную даль полей. Горлинка билась, пытаясь вырваться из рук ребенка, но, убедившись в тщетности своих попыток, прикрыла глаза серой пленкой. Из клюва у нее выступила кровавая пена.

— Папа, она умрет? — спросил мальчик.

— Молчи! — цыкнул на него отец.

— Если не умрет, я ее посажу в клетку. Она ведь может жить в клетке?

«Ах, каналья!» — мысленно чертыхнулся адвокат, думая об Аполлоне. Раздражение его все возрастало. Приставания сына действовали на нервы. В довершение всего ни одна птица не желала больше садиться на сухие ветки ивы.

Мальчик, занятый горлинкой, вышел из-за дерева, так что пролетавшие голуби видели его.

Это совсем взбесило отца.

— Дай сюда птицу! — крикнул он.

Мальчик в испуге повиновался.

Отец схватил ее и, прежде чем ребенок понял, что тот намерен сделать, опустил на голову птицы свой тяжелый каблук.

Раздался негромкий треск, а вслед за ним отчаянный детский крик.

— Молчи! — приказал отец.

Но мальчик горько зарыдал.

Тогда Тумпанов дал ему затрещину. Ребенок упал ничком.

— Не реви! — орал отец.

Мальчик привстал на колени. Из раскрытого рта вырывались все более отчаянные вопли.

Тумпанов хотел было схватить сына за ухо, но тот увернулся.

— Замолчи! Болван! — Адвокат позеленел от злости.

Мальчик внезапно вскочил, содрогавшееся от рыданий тело напряглось, глаза с ненавистью глядели на отца. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, поперхнулся и потом будто выплюнул:

— Зверь!

В тишине летнего вечера гневный голосок ребенка прозвучал как проклятие.

— Ты зверь! Зверь! — кричал он.

— Что-о-о? — проревел отец. — Что ты сказал?

Но мальчик повернулся и бросился от него прочь, сквозь рыдания твердя на бегу все то же слово.

— Зверь! Ты зверь!

— Назад! Вернись! — кричал ему вслед отец.

Но мальчик уже скрылся из виду. Слышен был только его плач.

— Илия, вернись сейчас же! — повторял отец. — Илия-а!

«А-а-а!» — доносились в ответ рыдания ребенка, и казалось, сам вечер рыдал вместе с ним.