Будни и праздники

— А, пусть! Открой, — согласился отец.

Малыш приотворил дверь, и старая собачонка пролезла внутрь. Она обнюхала лисицу и, уверившись, что та мертва, подошла к своему хозяину, точно хотела поздравить его с успешной охотой.

Иван Петрин погладил ее по влажной мордочке и продолжал:

— И она, детки, пошла тогда с четками в руках. Шла, шла и, завидев издали петуха, стала креститься и бить поклоны. — Я, — говорит, — решила поститься, в монастырь пойду…

— Тятя, а лисица может креститься? — спросил старший мальчик.

— Может… Ведь это же в сказке! Там все можно.

Дети удивленно поглядывали на мертвую лисицу, словно хотели представить себе, как она крестится. Отец продолжал рассказывать. Он увлекся. Лицо его стало серьезным, почти строгим, точно он и сам верил тому, что говорит.

Мальчики нахмурили лбы — они были обеспокоены судьбой глупого петуха, который верил лисице, они жалели его, но спустя немного времени, пригревшись у очага, один за другим уснули на отцовских коленях.

Иван Петрин с умилением глядел на их раскрасневшиеся щеки. Он ощущал тяжесть детских головок и чувствовал, как грудь его наполняется тихим удовлетворением. Время от времени в памяти его возникало белое поле, ясное небо, большое и страшное животное, которое шло прямо на него. Но сейчас все это казалось далеким, словно происходило во сне.

Через несколько минут он уже и сам храпел, обняв детей, бороденка его прижалась к груди, а на губах блуждала тихая счастливая улыбка.

Прогулка © Перевод М. Михелевич

Заросшая бурьяном дорога, по которой шли отец с сынишкой, пахла прелой зеленью. Теплые испарения наполняли раскаленный воздух. Лениво и мерно жужжали пчелы, словно ведя счет долгим часам летнего дня.

Солнце недвижно повисло на голубом небе, будто забывшись в восторженном созерцании усыпанной плодами земли.

— Это хорошо, что жарко, да, папа? Так мы побольше наловим? — спросил мальчуган.

Тумпанов не ответил.

Он не мог думать ни о чем, кроме того, что Тополов и сегодня отправился на реку вместе с судьей. Вот уже три месяца подряд Тумпанов проигрывает одно дело за другим. Если прежде он любил после обеда вздремнуть в прохладной гостиной, то теперь с этой привычкой было покончено. Даже ночью он от злости просыпался в холодном поту и строил планы, как ему сжить этого судью со света.

«И жен с собой прихватили… Уважающий себя судья не стал бы водить дружбу с подобным мерзавцем», — размышлял он, хмуро шагая по дороге позади сына.

Тумпанов был апоплексически толст. Лицо его побагровело от жары, плешивую голову прикрывала сдвинутая назад старая соломенная шляпа-канотье. Сильно скошенный, словно стесанный топором, лоб был усеян каплями пота. Маленькие глазки прятались под густыми, нависшими бровями. Они щурились от яркого света и казались незрячими. Отвисший живот был перепоясан патронташем, а на плече висело охотничье ружье с ослепительно сверкающим стволом.

Он шел вместе со своим девятилетним сынишкой к реке купаться, а потом они собирались пострелять диких голубей. Его мучило опасение, как бы судья и Тополов не заняли облюбованное им для себя место. Он готов был скорее утопиться, чем встретиться лицом к лицу со своим коллегой.

Вражда между ними вспыхнула после одного яростного спора в околийском суде по поводу какого-то дела, в котором Тумпанов выступал защитником. Осыпав друг друга оскорблениями, они перестали здороваться при встрече. На небольшой городской площади, где по пятницам и воскресеньям перед старым, обшарпанным зданием суда бывал базар, они с порога своих адвокатских контор, на глазах у всех, бросали друг на друга уничтожающие взгляды. Прислужники их, бедные людишки, посвященные во все базарные сплетни, враждовали не меньше, чем их господа. Несколько раз их разнимали во дворе суда, где они затевали драку.

Это еще больше углубило пропасть между двумя адвокатами. А то, что они принадлежали к разным партиям, сделало эту пропасть непроходимой. Козни, пересуды, сплетни, истории об обманутых, обобранных клиентах — крестьянах, приправленные провинциальным острословием и циничными шуточками, служили обеим сторонам оружием в их единоборстве. Каждый придумал своему противнику обидную кличку — на потеху всему адвокатскому сообществу. Тумпанов прозвал своего недруга Аполлоном — Тополов был хром, хил, тщедушен и носил очки. Тот в свою очередь называл его не иначе как Драндулет — за его расхлябанную, подрагивающую походку.

В последнее время между Аполлоном и судьей завязалась дружба, которая встревожила всех адвокатов в городке. Недовольство росло с каждым днем. Они пытались уличить судью в пристрастии и выжить его из города.