Будни и праздники

Иван Петрин дошел до кустов и остановился там, невидимый в черном колючем клубке терновника. Он смотрел вокруг и простуженно пошмыгивал носом.

Над сероватой белизной снега временами мелькала и исчезала какая-то неясная тень. Ком земли, проступившей из-под снега, или пень вдруг оживали и начинали двигаться. Иван Петрин пристально вглядывался в эти движущиеся тени, пока глаза его не начинали слезиться от напряжения. Ему казалось, что это заяц или какая — нибудь дичь. Сердце его сжималось, плотный холодный воздух застывал в груди.

Но вот на востоке, за черными зубцами леса, небо покраснело. Вскоре выглянула луна. Она медленно поднималась в воздухе, словно наблюдая за землей — огромная, кроваво-красная. Тысячи неуловимых теней скользнули в низины. Вода в овраге зашумела громче, словно обрадовалась. Небо осветилось, и редкие звезды замигали весело. Тень от кустарника вытянулась по оврагу. Теперь Иван Петрин мог видеть далеко.

— И по оврагу пойдет, и поверху побежит — от меня никуда не денется, — рассуждал он и упорно вытягивал шею, закутанную в башлык, оставшийся от его недолгой службы в лесничестве.

Луна поднялась высоко и двинулась своей небесной дорогой. В городе прокукарекал бессонный петух, и Иван Петрин снова вспомнил, что завтра праздник. Стало ясно как днем. Из окрестных сел доносился собачий лай.

Городские часы пробили девять, и, удовлетворенные тем, что предупредили людей, замолкли.

Ржавая бороденка Ивана Петрина покрылась инеем и заискрилась, словно посеребренная. Глаза его покраснели, нос замерз. Но он не терял надежды и продолжал молча ожидать на своем месте.

Время от времени он поднимал голову и смотрел на глубокое, величественное темное небо. Тогда на ум приходили тревожные мысли, его охватывала жалость к самому себе, и казалось, что звезды смотрят на него сверху, упрекая за то, что он не дома, со своими детьми, а подкарауливает кого-то в поле, как дикий зверь. Он тревожно огляделся, готовый уже уходить, но какое-то черное пятно снова привлекло его внимание и заставило сердце сжаться в мучительном ожидании.

Внезапно со стороны города послышался собачий лай. Иван Петрин узнал по голосу свою собачонку. Женский крик разнесся в ночи. В Райовом дворе квохтали куры. Вскоре там замигал фонарь.

Вначале Иван Петрин хотел кинуться вниз, но сообразил, что скрип снега спугнет лисицу. Он колебался: то переступал с ноги на ногу, собираясь выскочить из оврага наверх, то решал оставаться на месте. Дыхание останавливалось в его груди, глаза напрягались в старании ничего не пропустить, но дно оврага было спокойно, пусто и бело. Прошло несколько минут, долгих, как часы. Собачонка больше не лаяла, и со стороны городка сюда не долетал ни один звук.

Иван Петрин жалел, что не побежал по оврагу, чтоб опередить лисицу, и собирался уже идти домой, когда вдруг увидел, что у самой воды движется какое-то громадное животное.

Оно не было похоже ни на волка, ни на лисицу, невозможно было определить ни форму его, ни величину. Огромная голова размахивала широкими, отвислыми ушами, которые волочились по снегу. Животное шло, пригнувшись по-медвежьи, и выглядело то очень большим, то очень маленьким — может быть потому, что тело его сливалось с почерневшей землей на дне оврага, где снег был уже съеден водой. Оно неравномерно покачивалось, словно не имело ног, ползло и выгибалось, как змея.

Иван Петрин не видел, откуда оно появилось. В широко раскрытых его глазах животное принимало образ чудовища. Он решил бежать, но сообразил, что животное его заметит. Оно преграждало ему путь в город, и не оставалось иного выхода, как затаиться в кустарнике.

И тогда в нем пробудилась отчаянная смелость человека, у которого нет выбора. Он быстро прицелился и выстрелил из двух стволов сразу. В холодном воздухе выстрелы прозвучали глухо и слабо. Огненные искры и пламя вырвались из ружейного дула.

Какое-то мгновение Иван Петрин стоял в замешательстве, ослепленный вспышкой выстрела, потом глянул вперед, готовый бежать.

Там, на снегу, сейчас лежали два тела. Одно — неподвижное, другое — с признаками жизни. Оно корчилось на снегу, пытаясь подняться. Виден был большой пушистый хвост, светились два желтых глаза.

Иван Петрин закричал, закричал дико, радостно. Возле смертельно раненной лисицы лежал громадный индюк, еще теплый. Он поднял его, добил лисицу и, волоча ее за собой, заковылял к дому…

Спустя час он сидел в комнате перед очагом с уложенными в нем здоровенными поленьями. Два мальчугана, словно два маленьких стража, прижались к отцу. Он рассказывал им сказку. Их носы удивительно походили на отцовский нос, и глаза у них были тоже светлые и синие. В них отражались язычки огня, который весело играл в закопченной комнате старого деревянного домишки. Над очагом висел котел. Вода в нем булькала, будто смеялась, а у дверей, брошенная на пол, лежала убитая лисица, и шуба ее отражала пламя своей золотистой шерстью. В глубине комнаты Иваница ощипывала индюка, на дворе скулила от стужи и тыкала мордой в дверь собачонка.

— Тятя, — сказал одни из мальчиков, — пусть Лиса войдет.