Будь проклята страсть

   — Я хлопочу о месте для тебя в морском министерстве, в службе снабжения. Адмирал Пре де Бюи — мой друг. Не сомневаюсь, что ты сможешь поступить туда в самое ближайшее время.

   — Понятно.

Ги пришёл в ужас. Заниматься канцелярской работой — в морском или каком-то ещё министерстве — ему меньше всего хотелось. Два смертельных врага души — иерархия и рутина — сокрушат его надежды, воображение, свободу. Он представил себе мучительный путь по шести ступеням чиновной лестницы младших служащих. Возможно, удастся стать чиновником первого класса и наконец седому, полысевшему, близорукому, ничего не видевшему в жизни, кроме министерства, получить (если повезёт) вожделенную должность суперинтенданта, держаться за неё несколько месяцев, потом выйти в отставку и вскоре умереть от изнурения.

   — Надеюсь, ты понимаешь, что это благоприятная возможность? — спросил отец.

   — Да, папа.

   — Поначалу, разумеется, ты не будешь официально оформлен. Станешь работать без жалованья. Но главное — зацепиться. В министерстве главную роль играет то, что ты свой. Тем временем, — месье де Мопассан облегчённо вздохнул, — мне придётся платить тебе пособие. Больше ста тридцати франков в месяц не смогу. Иногда будет и меньше.

   — Хорошо, папа.

На эти деньги можно едва сводить концы с концами.

Говорить больше стало не о чем. Они в довольно напряжённой атмосфере попили чаю; мадам де Мопассан отозвала мужа в сторону минут на двадцать, потом он ушёл. Вечером после обеда она сказала Ги:

   — Бедный твой отец! Не будь он таким никчёмным, думаю, он стал бы оказывать тебе помощь.

   — Этот «очень небольшой доход», который у него остался, видимо, уже предназначен для мадемуазель Фифи и Нонош. Он ухитрялся находить их даже во время осады.

   — Он сказал, что станет работать кассиром у маклера. Только представь себе — твой отец!

   — Надеюсь, — сказал Ги, — из планов с морским министерством ничего не выйдет.

Потом, прочитав на лице матери беспокойство, он обнял её обеими руками за шею:

   — Мама, конечно же я пойду туда. Всё будет хорошо. Из меня так или иначе не вышло бы преуспевающего юриста.

Ги прошёл по двору министерства, вошёл в здание, поднялся и зашагал по длинным коридорам. Войдя в канцелярию, повесил шляпу.

   — Добрый день, месье де Мопассан.

   — Добрый день, месье Бар. Добрый день, месье Фестар.

   — Добрый день, господа.

   — Добрый день, месье Патуйя.

   — Ритуальные рукопожатия со всеми.

   — Сегодня тёплое утро, месье де Мопассан.

   — Даже более тёплое, чем вчера, месье Бар.

Все служащие надевали чёрные нарукавники и подкладывали на свои кресла принесённые с собой круглые кожаные подушечки, чтобы не протирались брюки и было мягче сидеть. Ги подошёл к своему столу, снял пиджак, надел более поношенный. Достал стопку бумаг, положил на стол и вышел за перегородку в соседний отдел. Такой же тусклый, с единственным пыльным, выходящим в тесный двор окном. Вдоль стены стояли зелёные картотечные ящички. Мебель в министерстве была старой, хранившей многолетние следы прикосновений бесчисленных чиновников.

   — Добрый день, месье де Мопассан.

Снова ритуал рукопожатий.

   — Много почты сегодня?

   — Достаточно.

Ответ неизменно бывал одним и тем же.

Обменявшись с сидящими там ещё несколькими фразами, Ги вернулся к своему столу. Через несколько минут отворилась дверь, и все произнесли почтительным хором:

   — Добрый день, месье помощник начальника.

   — Добрый день, господа.

Помощник прошествовал с подобающим ему достоинством.

Через несколько минут дверь отворилась снова. Все произнесли немного погромче:

   — Добрый день, месье заместитель начальника.

   — Добрый день.

Заместитель прошествовал с более суровым видом.

Некоторое время спустя дверь открыл коридорный служитель и держал её распахнутой с полминуты, потом появилась важная персона, и все чиновники хором протянули:

   — Добрый день, месье начальник.

   — Добрый день.

Начальник с неприятной улыбкой прошёл широким шагом.

Так неизменно начинались дни в канцелярии службы снабжения флота. Порядок этот был заведён ещё до появления Ги, и конца ему не было видно. Непреложные бюрократические законы не допускали никаких перемен. Время незаметно пролетало в этой тусклой, затхлой атмосфере рутины и угасших стремлений. Люди здесь превращались в мумии. Человек приходил в службу снабжения флота примерно двадцатидвухлетним, бодрым, исполненным надежд. Покидал её в возрасте шестидесяти с лишним, с искусственными зубами, радикулитом, уже близким к смерти. За всё это время в памяти оставались только четыре события — день свадьбы, рождение первого ребёнка, смерть отца и матери. Больше словно бы ничего и не случалось — разве что продвижения по службе. Человек ежедневно являлся в канцелярию к восьми утра, словно сдаваясь в плен. Покидал её в шесть часов вечера, на ночь глядя. В виде компенсации он имел право две недели в году оставаться дома — поскольку выехать куда-то на это время было не по карману, — и даже на этот двухнедельный отпуск, которого приходилось добиваться, начальство смотрело косо.