Будь ножом моим

Только с Майей я не говорил с тех пор, как приехал. Наши маленькие реваншистские игры. Она ведь тоже может позвонить, не правда ли?

Проблема в том, что из-за оплаты гостиницы наперед у меня остался – семьдесят один шекель и сорок агорот (ты бы отправила мне денег, если бы я попросил?). Не знаю, почему меня так веселит вся эта ситуация. Иногда бывает как в кино: кто-нибудь совершает неверный шаг, поворачивает не в ту сторону, открывает дверь не тому человеку, и его тут же затягивает в какую-нибудь дьявольскую историю.

Я сейчас играю в этого героя – бедного и одинокого.

(Ведь всегда найдется красавица, которая в конце концов придет ему на помощь.)

Ты не представляешь, как многое в этом мире намекает на твое существование.

Передача «Прекрасные мгновения», которую я слышу тут в два часа пополудни из колонок ресторанов на набережной (сегодня было «Il son oil vento» в исполнении Аурелио Фиерро[29], и я тут же увидел, как твой отец страстно подпевает ему в своем такси, к удивлению пассажиров). Или твоя потайная родинка, которая озорно перепрыгивает на плечо к проходящей мимо девчушке, в декольте солдатки, на старушечью щеку.

Или просто – лотерейный киоск. Я подхожу и покупаю билет на свои скудные средства. Там сидит женщина с непроницаемым, каменным лицом. Я смотрю ей прямо в глаза и читаю в них: «Ты ошибаешься, ты – вовсе не везунчик. Тебе, при лучшем раскладе, может повезти случайно, ведь «фортуна» – всего лишь оборотная сторона Кремля, и мне тут совершенно не нужна твоя половинчатая удача».

Мускул не дрогнул в лице женщины. Совершенно равнодушным голосом она спрашивает: «Еще билет?» Я достаю несколько шекелей и покупаю право произнести вслух, свободно: «Я ведь считаюсь полнейшей неудачницей. Взгляни на мою жизнь и сам скажи. Посмотри на меня глазами моей матери, и сразу все поймешь. И все же я чувствую, что есть у меня удача, и я готова разделить ее с тобой целиком и полностью…»

(Выиграл немного мелочи.)

Иногда, в течение нескольких мгновений, я прохожу с тобой по твоим точкам на карте, будто кто-то нарочно заостряет мое внимание на тебе, выделяя из людского моря, как в детской игре, где нужно соединить точки, чтобы получилась фигура. В витрине цветочного магазина склонил головку высокий подсолнух, одаряя другие цветы своим светом и благодатью, немного лицемерно… А в следующий миг (как ты сказала, реальность бывает иногда не менее насыщенной, чем сны) на улице Бен-Иегуды сгорбленная, почти лысая женщина катит перед собой старика в инвалидном кресле. Он непрерывно что-то бормочет, морщась, будто проклиная ее в сердцах. Она кусает губы, то и дело останавливается и терпеливо гладит по голове и шее, и глядит на него с состраданием. Три года с тобой за партой сидела Мириам номер два – с парализованными ногами, на массивных костылях. С четвертого по шестой класс она всячески измывалась над тобой, а ты никому не сказала ни слова, пряча синяки, которые она оставляла на твоем теле.

Мне кажется, я еще кое-что осознал: у тебя ведь тоже есть секретные сделки с судьбой. Может, ты чувствовала, что через эти пинки ее паралич просачивается в тебя. Может, ты понимала, что достаточно сильна, чтобы впитать его, не сильно поранившись. Я угадал?

Говори, я слушаю.

Не знаю, начала ли ты уже получать мои письма отсюда. Не знаю, ответила ли. Я надеялся что-нибудь от тебя получить. Мне не повредит. Я уже выучил наизусть те твои письма, что привез с собой. Почти что могу написать их тебе.

Вчера слонялся по городу несколько часов подряд, и ночью тоже. Просто сбежал – у меня там мозг разрывается (они навсегда лишили мой сон невинности). Часа в три ночи я стоял у светофора в районе Центральной Автостанции и стучался в окно автомобиля, чтобы спросить дорогу. Элегантно одетый мужчина открыл окно и протянул мне шекель с кислой миной на лице. Из недостроенного здания, немного дрожа и пошатываясь, вышел паренек и прокричал, что тут его территория. Я не собирался отказываться от честно заработанных денег. Он обматерил меня и толкнул, и через секунду мы уже бросились друг на друга с кулаками. То есть не совсем с кулаками – мы почти не дотрагивались друг до друга, колотя по воздуху руками и ногами. Большую часть своих ссадин я схлопотал от себя самого и от падения на асфальт. Руки у него были слабые, как сливочное масло, и я с каждой минутой слабел вместе с ним. Что произошло? Я же мог его избить, он был в кромешном дурмане от наркотиков. Всю жизнь я воображаю, как однажды разорву на части кого-нибудь ему подобного. И вот, когда представилась возможность, я вдруг почувствовал, что меня засосала его слабость.