Ведь он знал, что даже если найдет этих женщин, то не осмелится спросить, ибо тот, кто задает такие вопросы вслух, обрекает себя на вечный позор. А если, допустим, они (и молодая тоже) ответят, что да, действительно, именно о нем они говорили, что это он – красивый мальчик, то он все равно уже не сможет им поверить. Ведь пока он будет излагать свою странную просьбу, у них будет время как следует изучить его внешность, и они все поймут – ведь невозможно посмотреть на него и не понять, – и тогда они солгут ему из сострадания. Думаешь, сегодня я не бросился бы за ними, упрашивая, чтобы они тысячу и один раз подряд повторили для меня эту фразу? Я гонюсь, гонюсь за ними и сейчас, ведь на самом деле с тех пор не прошло и дня.
Эй, ты же все еще здесь, да?
Я вдруг совершенно выбился из сил.
Я рад, что тебе нравится мое имя. Никогда не считал, что имя Яир – что на иврите значит «воссияет» – обращено в будущее, никогда не думал, что оно звучит «многообещающе». Кроме того, я почувствовал облегчение, когда тебя перестал волновать вопрос, действительно ли Винд – моя фамилия. Лишь бы имя мое сияло для тебя…
(И попроси за меня прощение у твоей ученицы, Ирит, чье имя ты в последнее время упоминаешь слишком часто.)
Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы разглядеть прозрачное кружево твоего юмора. Он сам себе на уме, слоняется тут между строчек, посвистывая, засунув руки в карманы…
Скажи, ты ощущаешь, как уже целую минуту я пытаюсь скрыть внезапную, беспричинную радость? У слез все тот же вкус, но краны как будто заменили… Будто коварное, греющее журчание счастья, которое невозможно объяснить или оправдать тем, что я рассказал – не считая того удивительного факта, что я это рассказал. Осторожно. Внимание всем постам! Утечка счастья! Скоро устраню неполадку! Хотя нет. Все постам – отставить тревогу. Пусть затекает в меня, уносит с собой. И неважно, что за моей спиной лают собаки и по электрическому забору бежит строка: «Семья освобождает!» Послушай, я все-таки попытаюсь сбежать. Не уверен, что мне это удастся, но на этот раз у меня есть поддержка извне – одна женщина ждет меня на освещенной стороне. Ты преподносишь мне такие подарки, что я уже ничего не боюсь. Я готов кричать о том, во что верю: ты и я пойдем друг другу навстречу и действительно встретимся где-нибудь посередине, на полпути. Такие чудеса случаются.
Мне нужно побыть одному, наедине с самим собой. До встречи, Мириам.
Яир
(А сейчас скорее загляни внутрь, и увидишь, как яд просачивается в кровь. Прямой репортаж с места преступления: белая комната, четыре стены без окон и без картин, в каждой стене – по одному маленькому широко раскрытому глазу. Четыре немигающих, распахнутых настежь глаза без век и ресниц, и у каждого – один и тот же замерший взгляд. А по полу между стенами мечется слепая крыса.)
21.8
Не пугайся, это не очередной свиток. Просто поцелуй перед сном.
Ты однажды пошутила, что мои письма напоминают тебе спутанный клубок пряжи. Знаю, я так в себе запутался, что теперь меня уже, наверно, невозможно распутать. Я даже не прошу, чтобы ты попыталась это сделать. Только возьми этот клубок в руку, подержи его в руках минутку, месяц, сколько сможешь. Понимаю, это огромная просьба. Но дело в том, что ты сейчас находишься на самом верном расстоянии от меня, на точном расстоянии между родным и чужеродным (ты уже не чужая), между моим позором и гордостью. Не отбирай этого у меня. Как я буду смотреть Майе в глаза, если приведу ее в комнату слепой крысы? Она – моя женщина, я – ее мужчина. Когда я с ней, мои зрачки не бегают при слове «мужчина».
Яир
23.8
Спасибо, что так быстро ответила. Ты, видимо, почувствовала, что творилось со мной после того письма.
Сегодня я желаю просто ласкать тебя, утешать, утешаться… Ты буквально помчалась ко мне по бумаге, столько дала мне от той девочки, которой была, от твоей матери и, главное, от отца. Наконец-то в твоей семье появился кто-то мягкий и любящий (выяснилось, что я совершенно выпустил его из виду. Он представлялся мне желчным ворчуном, вечно лезущим не в свое дело. Быть может, оттого, что я был знаком с ним только по фразе: «Почему ты несчастлива, Мириам?»). Но, видать, он был слишком мягкотел для своей трудной обязанности – защищать тебя от нее?
И гляди, что за чудо: хоть наши дома и различаются тысячью маленьких и больших деталей, мы оба почувствовали себя как дома друг у друга в гостях. А когда ты рассказывала об одиночестве в тесноте твоего дома и о том, как тебе приходилось сражаться за свое личное пространство, я подумал – как же хорошо, что сегодня только нам двоим из многих миллионов жителей этой страны точно известно, как выглядит победительница конкурса доярок в провинции Цзянсу…
Ведь тот, кто не рос в таком доме, может решить, что «борьба за личное пространство» полностью противоречит «чувству одиночества». И только тот, кто вырос в подобной обстановке, знает, что это противоречие способно разорвать тебя изнутри.
Просто кивни.