Брокен-Харбор

Он посмотрел на меня, но вопросов задавать не стал.

— Без проблем.

— Вернусь через пятнадцать минут, потом сразу поедем в контору.

Я встал, колени дрогнули и хрустнули — староват я уже для такой работы. Ричи остался сидеть на корточках, разбирая книжки с картинками и пластиковые упаковки с мелками среди кровавых брызг, уже не нужных Ларри и его группе. Уходя, я задел ногой какую-то синюю пушистую зверушку, и та пронзительно хихикнула и запела. Ее тонкое, нежное, нечеловеческое пение преследовало меня в прихожей до самой двери.

День клонился к вечеру, и поселок стал оживать. Репортеры собрали оборудование и разъехались по домам, вертолет исчез, но по недостроенному дому, в котором мы беседовали с Фионой Рафферти, носилась стая мальчишек, они раскачивались на строительных лесах, притворялись, что выталкивают друг друга из высоких окон, — танцующие черные силуэты на фоне пылающего неба. В конце дороги подростки, развалившись, сидели на изгороди, окружавшей заросший сорняками сад; ничуть не скрываясь, они курили, прикладывались к бутылке и глазели на меня. Вдали кто-то яростно нарезал круги на большом мотоцикле без глушителя, еще дальше без остановки качал рэп. В пустые оконные проемы ныряли птицы, на обочине что-то шмыгнуло в груду кирпичей и колючей проволоки, вызвав сход крошечной пыльной лавины.

Выезд из поселка обозначался двумя огромными каменными столбами, в проеме отсутствующих ворот колыхались заросли высокой густой травы. Когда я двинулся по пологому склону к песчаным дюнам, трава успокаивающе шуршала и обвивалась вокруг моих щиколоток.

Поисковая группа работала в полосе прилива, копаясь в водорослях и разглядывая пузырящиеся воронки с улитками-береговичками. Завидев меня, поисковики один за другим выпрямились.

— Успехи есть? — спросил я.

Они показали мне свою добычу — пакетики с вещдоками, — словно озябшие дети, плетущиеся домой после того, как целый день охотились за сокровищами на свалке. Окурки, банки из-под сидра, использованные презервативы, сломанные наушники, рваные футболки, обертки, старые ботинки. В каждом пустом доме что-то валялось, каждый пустой дом кто-то захватил и колонизировал: детям хочется поиграть в «слабо», парочкам — уединиться или получить острые ощущения, подросткам — что-нибудь сломать, животным нужно где-то жить и растить потомство. Природа не терпит пустоты, у нее ничего не пропадает: как только уехали строители, застройщики и риелторы, в дома вселились мыши, крысы, птицы, сорняки, деловитые букашки.

Несколько находок имели определенную ценность: сломанный перочинный ножик — скорее всего, слишком маленький, — а также нож с выкидным лезвием, который мог бы представлять интерес, не будь изъеденным ржавчиной. Три дверных ключа, которые нужно было проверить на совместимость с замками Спейнов, шарф с засохшим темным пятном, которое могло оказаться кровью.

— Славное барахлишко, — сказал я. — Отдайте их Бойлу из отдела криминалистики — и по домам. Ровно в восемь утра продолжите там, где остановились. Я буду на вскрытиях, но как освобожусь, то сразу к вам. Спасибо, леди и джентльмены. Вы хорошо поработали.

Они побрели по дюнам к поселку, стягивая перчатки и потирая затекшие шеи. Я остался. Поисковики решат, что я хочу в тишине подумать о деле — просчитать мрачную математику вероятностей или мысленно увидеть лица мертвых детей. Если наш парень за мной наблюдает, то подумает то же самое. Но они ошибаются. Я заранее выкроил десять минут в расписании, чтобы испытать себя на этом пляже.

Я стоял спиной к поселку, ко всем убитым надеждам, к месту, где раньше на бельевых веревках, натянутых между трейлерами, колыхались яркие купальники. На тусклое небо рано выплыла тусклая луна, мерцающая за тонкими дымчатыми облаками; море было серым, неспокойным, настойчивым. Теперь, когда поисковики ушли, линию прилива снова захватили морские птицы. Я стоял неподвижно, и через несколько минут птицы забыли обо мне и принялись скакать в поисках пищи. Их крики звучали высоко и чисто, словно свист ветра среди скал. Однажды писк ночной птицы за окном трейлера разбудил Дину, и мама процитировала ей Шекспира: «Ты не пугайся: остров полон звуков — и шелеста, и шепота, и пенья. Они приятны, нет от них вреда»[9].

Подул холодный ветер, я поднял воротник пальто и сунул руки в карманы. В последний раз я был на этом пляже, когда мне было пятнадцать, тогда я только-только начал бриться, только начал привыкать к своим раздавшимся плечам, всего неделю как начал впервые гулять с девчонкой — блондинкой из Ньюри[10] по имени Амелия, которая смеялась над всеми моими шутками и на вкус напоминала клубнику. Я был тогда другим — энергичным, бедовым, хватался за каждую возможность посмеяться или рискнуть; напора во мне было столько, что я мог прошибать каменные стены. Когда мы, парни, боролись на руках, чтобы произвести впечатление на девушек, я потягался со здоровяком Дином Горри и победил его три раза подряд, хоть он и был вдвое больше меня, — вот как сильно мне хотелось, чтобы Амелия мне поаплодировала.