Брокен-Харбор

– Думаю вот что: Пэт спятил, – прямо сказал он и протяжно вздохнул. – Уже неважно, был кто в его доме или нет, – в любом случае он слетел с катушек.

Голос у Ричи был унылый, почти грустный.

– У него был сильный стресс, – возразил я. – Стресс и безумие необязательно одно и то же.

Я играл в адвоката дьявола, но в глубине души все понимал. Ричи покачал головой:

– Нет-нет. Вот это, – он щелкнул ногтем по ребру моего монитора, – не тот же парень, которым Пэт был этим летом. В июле, на форуме садоводов, главная забота Пэта – защитить Дженни и детей. А здесь ему уже наплевать, страшно ли Дженни, наплевать, нападет ли зверь на детей, – лишь бы с ним расправиться. И теперь он хочет оставить тварь в капкане – в очень жестоком капкане – и наблюдать за тем, как зверь медленно умирает. Не знаю, как назвали бы это врачи, но с головой у него нелады.

Его слова эхом отдались в моем мозгу, и через мгновение я понял почему: всего два дня назад я говорил Ричи то же самое о Коноре Бреннане. Перед глазами все поплыло, монитор казался каким-то покосившимся, похожим на тяжелый балласт, который накреняет дело под тяжелым углом.

– Да, знаю, – ответил я и глотнул холодной воды; это помогло, но во рту остался противный привкус ржавчины. – Однако имей в виду: это еще не делает его убийцей. Про желание причинить вред жене и детям он не пишет ни слова, зато про любовь к ним здесь очень много. Вот почему Пэт зациклился на поимке животного: ему кажется, что это единственный способ спасти семью.

– “Мой долг – заботиться о ней” – так он писал на форуме садоводов. Если он чувствовал, что больше не способен это делать…

– “Что мне теперь делать?” – Я знал, что было дальше.

Понимание прокатилось по телу спазмом тошноты, как если бы вода была протухшей. Я закрыл браузер, и экран вспыхнул скучным, безопасным синим цветом.

– Обзвон закончишь потом. Нам нужно побеседовать с Дженни Спейн.

* * *

Она была одна. В палате почти стояло лето: день был ясный, кто-то на щелочку приоткрыл окно, и легкий ветерок шевелил жалюзи, а спертая вонь дезинфицирующего средства почти рассеялась, оставив лишь слабую стерильную ноту. Дженни сидела, откинувшись на подушки, и наблюдала за игрой света и тени на стене; ее руки неподвижно лежали на голубом одеяле. Без косметики она выглядела моложе и невзрачнее, чем на свадебных фотографиях, и почему-то менее неопределенной. Проявились мелкие особенности: родинка на незабинтованной щеке, асимметричная верхняя губа, из-за которой казалось, что Дженни вот-вот улыбнется. В ее лице не было ничего примечательного, но четкие миловидные черты навевали мысли о летних пикниках, золотистых ретриверах и футболе на свежескошенной лужайке. Меня всегда влекла такая заурядная, неброская, бесконечно подпитывающая тебя обыденная красота.

– Миссис Спейн, – сказал я. – Не знаю, помните ли вы нас – детектив-сержант Майкл Кеннеди и детектив Ричард Курран. Ничего, если мы зайдем на несколько минут?

– Ой… – Глаза Дженни с покрасневшими опухшими веками оглядели нас. Я с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть. – Да. Помню. Наверное… да. Заходите.

– Сегодня вас никто не навещает?

– Фиона на работе. Мама пошла на прием к врачу насчет давления, но попозже вернется. У меня все хорошо.

Голос у нее по-прежнему был хриплый, спотыкающийся, но когда мы вошли, она быстро вскинула голову – очевидно, сознание у бедняжки начало проясняться. Она казалась спокойной, однако я не мог понять, то ли это оцепенение, вызванное шоком, то ли крайняя усталость.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я.

Ответа на этот вопрос не существовало. Дженни неопределенно повела плечами.

– Голова болит, и лицо тоже. Мне дают обезболивающее, наверное, оно помогает. Вы выяснили… что произошло?

Фиона не проболталась – благоприятный, однако любопытный поворот событий. Я предостерегающе взглянул на Ричи: мне не хотелось упоминать о Коноре, пока Дженни в таком заторможенном, затуманенном состоянии, сейчас ее реакция ничего бы нам не дала. Однако Ричи, стиснув зубы, сосредоточенно разглядывал солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щели жалюзи.

– Мы прорабатываем наиболее вероятную версию, – сказал я.

– Версию… Какую версию?

– Мы будем держать вас в курсе дела.

У кровати стояли два стула со смятыми подушками – Фиона и миссис Рафферти пытались на них спать. Я взял тот, что стоял ближе к Дженни, и толкнул второй в сторону Ричи.

– Можете рассказать что-нибудь еще про ночь понедельника? Хоть какую-нибудь мелочь?

Дженни покачала головой:

– Ничего не помню. Я пытаюсь, все время пытаюсь… но либо ничего не соображаю из-за лекарств, либо у меня слишком болит голова. Наверное, когда меня снимут с обезболивающих, выпишут и я вернусь домой… Вы не знаете, когда…

При мысли, что она войдет в тот дом, меня передернуло. Придется поговорить с Фионой, чтобы она наняла профессиональных уборщиков или попросила у Дженни разрешения пожить у нее – а может, и то и другое.

– К сожалению, об этом нам ничего неизвестно. А что было до ночи понедельника? Не помните, в последнее время происходило что-нибудь необычное? Возможно, вас что-то встревожило?