Бродяги Севера

К этому времени нога совсем онемела; кровь остановилась, но боль была такая, что от этого Ба-Ри всего шатало. Вцепись ему сейчас в нос и в уши целая дюжина Папаючисо – и то ему не было бы так больно. Каждое движение причиняло ему острую муку, но он упорно двигался вперед. Он инстинктивно чувствовал, что надо уйти подальше от убежища – так будет безопаснее. И в самом деле, решение оказалось верным, поскольку очень скоро мимо его ямы проходил дикобраз, болтая сам с собой, как у него в обычае, придурковато и добродушно, и шлепнулся прямо на дно. Останься Ба-Ри в ней, и его всего утыкало бы иголками – и тогда он уж точно умер бы.

Попытка двигаться оказалась полезной для Ба-Ри и в другом отношении. Она не дала ране «схватиться», как выразился бы Пьеро, поскольку на самом деле рана была скорее болезненной, чем серьезной. Первую сотню ярдов Ба-Ри ковылял на трех лапах, а после этого обнаружил, что может почти так же уверенно опираться и на четвертую. Он прошел по ручью полмили. Если какой-нибудь побег задевал рану, он свирепо кусал ее, а когда тело в очередной раз пронзала боль, не скулил, а злобно рычал и клацал зубами. Теперь, когда он выбрался из ямы, последствия выстрела Ивы пробудили всю его волчью кровь до последней капли. В нем нарастала враждебность, злость не на что-то одно, а на все на свете. Это было не то чувство, с которым он бился с маленькой совой Папаючисо. Той ночью собака в нем исчезла. На него обрушились все несчастья мира, и из этих несчастий и нынешней боли родился волк, яростный и мстительный.

Это была первая ночь, которую Ба-Ри целиком провел в пути. Сейчас его не пугало, что из темноты к нему могут подкрасться неведомые твари. Самые черные тени утратили пугающую таинственность. Это была первая большая битва между двумя сторонами его натуры – волком и собакой, – и собака потерпела поражение. То и дело Ба-Ри останавливался полизать рану, и он рычал, зализывая ее, будто сама боль была его личным врагом. Если бы сейчас его увидел и услышал Пьеро, то быстро понял бы, что с ним происходит, и сказал: «Пусть подыхает. Теперь этого дьявола не выбьешь из него никакой дубинкой».

В таком настроении Ба-Ри час спустя вышел из густых зарослей в овраге, где протекал ручей, в места более открытые – на узкую полосу равнины, которая шла у подножия скал. На этой равнине охотилась Ухумисо. Ухумисо была огромная полярная сова, настоящая прародительница всех сов в охотничьих угодьях Пьеро. От старости она почти ослепла и поэтому охотилась уже не так, как другие совы. Она не пряталась в черных кронах сосен и в гуще можжевельника, не парила бесшумно в ночи, в любой момент готовая ринуться вниз на добычу. Она до того плохо видела, что не различила бы с верхушки сосны и зайца, а лису приняла бы за мышь.

Поэтому старая Ухумисо, умудренная опытом, охотилась из засады. Она сидела, прижавшись к земле, часами, не двигаясь и не шевеля ни перышком, и с долготерпением Иова дожидалась, когда покажется что-нибудь съедобное. Частенько она ошибалась. Дважды приняла рысь за зайца и при втором нападении потеряла ногу, и теперь во время дневного сна приходилось держаться за ветку одной лапой. Покалеченная, полуслепая, такая дряхлая, что пучки перьев над ушами уже давным-давно вылезли, она все же обладала неимоверной силой, а когда в ярости щелкала клювом, ее было слышно за двадцать ярдов.

Вот уже три ночи сове не везло, а сегодня не повезло особенно. Целых два раза на поляне перед ней показывался заяц, и два раза она бросалась на него из укрытия. В первый раз сова просто промахнулась, а во второй ухватила полный клюв шерсти – и все. Она страшно проголодалась и от раздражения скрежетала клювом – и тут услышала, что приближается Ба-Ри.

Даже если бы Ба-Ри мог заглянуть под темный куст впереди и обнаружил там Ухумисо, готовую накинуться на него из засады, едва ли он свернул бы с пути. Он и сам был полон боевого задора. И готов к войне.

Наконец Ухумисо смутно различила, как Ба-Ри пересекает полянку, за которой она наблюдала. Сова приникла к земле. Распушила перья, так что превратилась в шар. Ее глаза, уже почти незрячие, запылали, будто два озерца синеватого пламени. Ба-Ри в десяти футах от нее приостановился и полизал рану. Ухумисо осторожно выжидала. Ба-Ри еще приблизился и прошел меньше чем в шести футах от куста. Прыжок, внезапное хлопанье мощных крыльев – и огромная сова набросилась на него.

На сей раз Ба-Ри не завизжал от боли и испуга. Как говорят индейцы, волк – кипичи-мао. Ни один охотник не слышал, чтобы пойманный волк скулил и просил о пощаде, если его ужалит пуля или ударит дубинка. Он умирает, оскалив зубы. И сегодня Ухумисо напала на волчонка, а не на щенка. От первого удара совы Ба-Ри пошатнулся и на миг пропал под огромными распростертыми крыльями, а Ухумисо, подмяв его под себя, замахала единственной лапой, нашаривая его когтями, и яростно замолотила клювом.