Бриджертоны: Вторые эпилоги (ЛП)

Ночной горшок????

– О милая, – пожалел он ее, слегка поморщившись, когда жену стошнило. – Рыба, да?

– Не произноси это слово, – вскрикнула Дафна.

Должно быть, все же рыба. Нужно будет обязательно найти нового торговца на время, пока они останутся в городе.

Саймон выбрался из постели, чтобы найти полотенце.

– Тебе что-нибудь принести?

Дафна не ответила. Да он особо и не ожидал ответа. И все же протянул ей полотенце, постаравшись не вздрогнуть, когда ее вырвало, наверное, уже в четвертый раз.

– Бедняжечка ты моя несчастная, – прошептал он. – Мне так жаль, что с тобой такое стряслось. У тебя не было подобных приступов с тех пор…

С тех пор…

О боже милостивый!

– Дафна? – спросил он дрожащим голосом.

Черт, да он трепетал всем телом.

Она кивнула.

– Но… как?..

– Думаю, обычным способом, – ответила она, с благодарностью принимая полотенце.

– Но прошло… прошло… – Саймон попытался вспомнить, но не смог. Голова совершенно перестала работать.

– Думаю, уже все, – устало сказала Дафна. – Не мог бы ты принести мне немного воды?

– Ты уверена?

Если он правильно помнил, вода тут же поднимется обратно к горлу и отправится в ночной горшок.

– Вон там. – Герцогиня слабо махнула в сторону графина на столе. – Я не собираюсь ее глотать.

Саймон подал Дафне стакан воды и подождал, пока она прополощет рот.

Он несколько раз кашлянул.

– Ну что ж, я… э-э…

Саймон снова прокашлялся. Он не смог бы произнести ни словечка даже ради спасения своей жизни. И сейчас его заикание было ни при чем.

– Все уже знают, – сообщила Дафна супругу, опираясь на его руку по дороге к постели.

– Все? – повторил он.

– Я не собиралась ничего говорить до твоего возвращения, но они догадались.

Он медленно кивнул, пытаясь все осознать. Ребенок. В его возрасте. В ее возрасте.

Это было…

Это было…

Это было изумительно.

Странно, до чего неожиданно эта мысль пришла ему в голову. Но сейчас, оправившись от первоначального удивления, Саймон чувствовал лишь ничем незамутненную радость.

– Это великолепная новость! – воскликнул он.

Герцог потянулся было, чтобы обнять супругу, но передумал, увидев ее бледное лицо.

– Ты никогда не перестаешь меня радовать, – продолжил он, неловко похлопывая ее по плечу.

Дафна поморщилась и зажмурилась.

– Не раскачивай кровать. У меня из-за этого приступы морской болезни, – застонала она.

– Ты не страдаешь морской болезнью, – напомнил ей муж.

– Во время беременности страдаю.

– Ты такая чуднáя уточка, Дафна Бассет, – прошептал он и тут же отступил назад: во-первых, чтобы не раскачивать кровать, а во-вторых, чтобы оказаться вне пределов досягаемости, если жена вдруг решит выразить протест против сравнения с уткой.

(С этим была связана одна история. На последних месяцах беременности Амелией Дафна спросила у супруга, выглядит ли она ослепительно либо же похожа на переваливающуюся утку. Саймон ответил, что она похожа на ослепительную утку. И ответ оказался неправильным.)

Саймон прочистил горло и ласково прошептал:

– Бедняжечка ты моя.

И очень быстро покинул спальню.

***

Несколько часов спустя Саймон сидел за своим большим дубовым столом, опершись локтями на гладкое дерево столешницы. Указательный палец его правой руки описывал круги по краю бокала с бренди, наполненному уже в третий раз за этот вечер.

Это был знаменательный день.

Через час после того, как он оставил Дафну отдыхать, Колин и Пенелопа со своими отпрысками вернулись с прогулки, и они все вместе выпили чаю с булочками в комнате для завтраков. Саймон предложил было расположиться в гостиной, но Пенелопа попросила найти другую комнату, в которой не будет столько «дорогостоящих материалов и обивки».

При этом малыш Джорджи широко улыбнулся ему с лицом, вымазанным в шоколаде. По крайней мере, Саймон надеялся, что это был именно шоколад, а не что-то другое.

Наблюдая за тем, как со стола на пол тучей сыпались крошки, а следом упала мокрая салфетка, которой они промокнули опрокинутый Агатой чай, герцог вспомнил, что они с Дафной всегда пили чай здесь, когда дети были маленькими.

Странно, до чего легко забываются такие подробности.

Как только чаепитие завершилось, Колин попросил позволения переговорить с хозяином дома наедине. Они направились в герцогский кабинет, где шурин Саймона рассказал о Джорджи.

Мальчик не разговаривал.

В глазах ребенка светился ум. Колин считал, что его сын умеет читать.

Но не разговаривать.

Шурин попросил совета, но Саймон понял, что ему нечего сказать. Разумеется, он думал об этом. И волновался каждый раз, когда Дафна беременела, переживая до тех пор, пока его дети не начинали складывать целые фразы.

Вероятно, тревоги не оставят его и теперь. Появится еще один малыш, еще одна душа, которую он отчаянно полюбит… и о которой будет беспокоиться.

Герцог лишь попросил Колина любить мальчика, разговаривать с ним, хвалить, брать на прогулки верхом и на рыбалку. В общем, делать все то, чем обычно занимаются отец с сыном.

Все то, чем его собственный отец никогда не занимался с ним.