Бремя живых

— Прошу иметь в виду, что этим же термином описывается действие, содержащее внешние признаки правонарушения, но лишенное элемента вины, поэтому — ненаказуемое. Одним словом, еще раз прошу извинить меня лично. Я просто не сумел отчетливо представить, какими именно способами может исполняться мое, вроде бы вполне отчетливо сформулированное поручение. Эксцесс исполнителя[65] случился, так сказать, рассуждая в пределах правового поля. Понесенные же вами неудобства я в меру сил постараюсь компенсировать.

Слова Бельского звучали очень искренне, и уж на него Бубнову обижаться совсем не хотелось. Такой он был человек. Заводной, но отходчивый.

— Ладно, ничего страшного, Василий Кириллович. Пусть вернут, что они там у меня на память прихватили, ну и испорченный вечер чего-то ведь стоит?

— Безусловно. Сделаю все, что в моих силах. Но давайте перейдем непосредственно к делу. Ночь коротка, как поется в романсе, и, надеюсь, если разговор у нас сложится, вы еще вполне успеете отдохнуть.

Прокурор начал говорить, и чем дальше, тем больше Максим испытывал доверие и, главное, сочувствие к этому высокому сановнику. Пост у него действительно был значительный, и лицо свое ему скрывать не было необходимости. По своему положению он осуществлял государственный надзор за соблюдением Конституции, гражданского и уголовного законодательства на территории Местоблюстительства, обладал экстерриториальностью и мог быть отозван с должности только распоряжением Государственного прокурора. И никак иначе. А чин имел Тайного советника, что по Табели о рангах равнялось генерал-лейтенанту Гвардии.

Максим знал, конечно, что подруга Вадима Майя — его дочь. Но и не более. В свои личные отношения с Бельским друг его не посвящал. А, оказывается, они были.

Ляхов даже изложил прокурору некие детали использования «верископа» для проведения «кадровой революции», не вдаваясь, конечно, в техническую сущность. Более того, у Вадима с Василием Кирилловичем было достигнуто некое соглашение о сотрудничестве, что Максима тоже не касалось.

Зато Бельский был полностью в курсе того, что они с Ляховым друзья и в некотором смысле — соавторы. А теперь Вадим вдруг исчез вместе с Майей, и, невзирая на свои обширные связи и почти неограниченные возможности, Василий Кириллович ничего не смог выяснить о судьбе дочери и предполагаемого зятя.

Жена у прокурора давно умерла, Майя — единственный родной человек на этом свете…

Но вместе с тем он не может за личными проблемами забывать и о своем служебном и, если так можно выразиться, гражданском долге. То есть питерское правительство — это одно, а Родина в широком смысле — совсем другое понятие. Почему он к себе господина Бубнова и «пригласил». Чтобы узнать из первых рук, где на самом деле его дочь, и, что вторично, но тоже существенно, осведомиться, если отсутствие Вадима предполагается долгим, как быть с ранее достигнутыми соглашениями?

— Вы же понимаете, что непосредственно к вашему Чекменеву я обратиться пока не могу…

Максим это понимал отлично. И вдруг впервые пожалел, что машинка работает, передает весь их разговор в штаб «печенегов», а оттуда, почти наверняка, как только оператор понял, с чем имеет дело, информация пошла Чекменеву непосредственно. Так и из этого можно извлечь свою пользу. Если правильно выстроить дальнейший разговор и собственную линию поведения.

Прежде всего, он попытался успокоить крайне встревоженного отца. Со всей степенью убедительности рассказал, что сейчас проводится крайне ответственный эксперимент (нет, не опасный, ни в коем случае), но сопряженный с длительной отлучкой в края весьма отдаленные. Причем начатый внезапно, по известным соображениям, и оттуда связаться с Москвой Майя не имеет никакой возможности.

— Ну, вы же должны понимать, сейчас у нас такая обстановка, и если люди работают не здесь и под соответственной легендой…

Похоже, объяснение хоть в какой-то мере Бельского успокоило. Просто исходя из самой простой мысли — случись непоправимое, ему бы сообщили. Тем или иным способом. Прокурор был человеком государственным, значит, по определению, с сильным характером и к личной теме больше не возвращался.

— А со вторым как быть? Видите, я с вами откровенен до предела. Просто потому, что верен ранее данному слову. Мы с Вадимом договорились, что ежели планы Великого князя действительно направлены исключительно на благо России и не предполагают несовместимых с честью действий, то я готов перейти на его сторону. В меру сил и возможностей.

— Не слишком рискуете, Василий Кириллович, делая такое заявление? Если оно дойдет до Генерального прокурора, самого премьера, я не знаю…