Брать живьем! 1919-й

Я одернул костюм перед зеркалом, поправил браунинг под рукавом и двух словах рассказал о вечернем происшествии, опустив факт неприглядного участия в нем Тальского и утраты им оружия.

– Молодец! – похвалил он меня. – Распоясалось, хулиганье!.. Ну, ступай, удачи!

Но госпожа Фортуна на сей раз от нас отвернулась. На встречу со мной в привокзальный ресторан никто не явился. Заподозрил ли что толстый аферист, прознал ли о чем, неизвестно. Оставаться на станции для меня не имело никакого смысла, и я побрел на стоянку извозчиков, чтобы вернуться в город. Скворцов решил задержаться в железнодорожной конторе.

Пока я ехал назад, то все думал о Шкете, о приключившейся с ним беде. Ничего святого для бандитов! Похитили и держат в заточении мальчишку, грозят умертвить его!.. Куда они его дели? Где искать несчастного пацана?.. Постой-ка, а не поможет ли нам заметка о похищении купца Милованова в 16-м году? Не «монастырские» ли похитили денежного мешка? Где они его держали в ожидании выкупа?

Я вынул из кармана клочок бумаги и вслух прочитал:

– Коллежский секретарь Кузовлев. Хм-м… Остался ли в городе сыщик старого режима? Жив ли, здоров?.. Может, как-нибудь сумел проведать о месте заточения купца?

Я заскочил домой, переоделся и вернулся в кабинет Угро. Светловский сидел на своем месте и перебирал какие-то бумаги. Услышав о не состоявшейся встрече на станции, он хмыкнул и философски заметил:

– Что ж, не всегда все складывается так, как нам хочется.

– Это точно… Григорий Иваныч, до революции здесь сыщиком служил некто Кузовлев. Как вы думаете, живет ли он еще в городе?

– Зачем он тебе?

Я поделился с ним своими соображениями.

– Вряд ли из этого что выйдет, но попытка не пытка… Так, где-то тут был списочек офицеров, находящихся на службе при Петродарском Военном Комиссариате, и бывших сотрудников сыска… Ага, вот он, знакомься.

Я взял в руку несколько машинописных листов. В списке перечислялись генералы, полковники, майоры, штабс-капитаны, поручики, прапорщики, коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари. Они занимали должности начальника канцелярии Комиссариата, делопроизводителей, переписчиков, помощника военкома, начальника мобилизационного отделения, завотдела всеобуча, военных инструкторов. Кузовлева я нашел в конце списка, он служил делопроизводителем подотдела помощи военно-увечным, но информация в графе «Ныне занимаемая должность» была зачеркнута. Значит, коллежский секретарь по каким-то причинам оставил упомянутое место работы. Как это понимать? Уж не покинул ли сей суетный мир старый сыскарь?.. Крайне нежелательно!

– Григорий Иваныч, я попытаю счастья? – спросил я, вернув листки начальнику. – Отмечено, что проживает он в начале Вокзальной улицы в собственном доме.

– Валяй!.. Слышал, Кузовлев был хорошим, опытным сыщиком… Да, в том районе живет плотник Кривеньков, его каждый там знает. Пусть придет с инструментом в Угро, стулья и стол совсем расшатались.

Не прошло и получаса, как я, уведомив плотника, стоял перед утопавшим в зелени вишен деревянным одноэтажным флигелем. Мой приход пришелся не по вкусу крупной собаке на цепи, навострившей уши и издавшей грозное рычание. Когда рычание переросло в отрывистый лай, на пороге показалась невысокая плотная фигура мужчины в голубой рубашке и узких серых брюках со штрипками.

– Место, Буран, довольно злиться!.. Проходите, не бойтесь!

Заметив, что пес перестал проявлять признаки недовольства и послушно улегся у крыльца, я прошел по усыпанной песком дорожке к жилищу.

– Харитон Петрович?

– Он самый. C кем имею честь?

– Данила Нечаев, из Угро, – Я протянул ему удостоверение.

Кузовлев, которому было никак не меньше пятидесяти, внимательно ознакомился с ним.

– Что ж, пройдемте в дом.

Внутри флигель состоял из сеней, прихожей и небольшого зальчика. Меня провели в него и усадили за круглый стол, застеленный скатертью с белоснежной бахромой. Внутреннее убранство особым богатством не отличалось – на полу лежал небольшой персидский ковер, стены были увешаны картинами и фотографиями в рамках, окна закрывали бархатные занавески. Пахло недорогим мужским одеколоном и табаком.

– Чаю?

– Можно, если это вас не затруднит.

– Нисколько!

На столе через несколько минут появился поднос с двумя фарфоровыми чашками, серебряными ложечками и медной сахарницей.

– Вы петродарец? – cпросил у меня Кузовлев, оглядывая мою гимнастерку и галифе.

Я вкратце поведал ему свою историю, естественно, умолчав о том, что несколько дней назад жил в совсем ином времени. Скажи я об этом, потомственный дворянин наверняка бы взглянул на меня другими глазами…

– Понимаю, молодой человек, такое возможно, доктора называют это амнезией, – сказал он. – Какое же дело привело сюда сотрудника Угро?

Кузовлев размешал чай, пригубил его, наблюдая за мной поверх чашки.

– Дело серьезное, Харитон Петрович. – Я положил себе сахару, помешивая ложечкой горячий напиток. – Вы ведь до революции служили в сыскном отделении?

– Как же, служил и был на хорошем счету.