Бранкалеоне

— Когда собрались призванные ослы — что учинено было на месте, несколько возвышенном и удаленном от толпы, — осел, отправлявший начальственную должность, изложил причину сего собрания, придавая своей речи пылкость и страсть, чтобы верней взволновать всем души. По окончании этих прекрасных речей он предложил два решения, названные его другом, прося каждого откровенно высказать свое мнение, дабы можно было вынести доброе и полезное решение о деле такой важности.

Большинство собравшихся, видя, что они избраны из великого множества тех, кто обретался в том краю, для обсуждения столь важного предмета на благо всей ослиной республики, немало чванились. На их несчастье, ветер не обдувал этот холм понизу, но поднимался к мозгу, застилая ту малость или полное отсутствие разума, которым ослы располагали, так что они без всякого рассмотрения, льстя внесшему предложение (который, по-видимому, столько им благосклонствовал), одобрили оба решения, или средства от ослиных несчастий, полагаясь на благоразумнейший суд предложившего оные. Другие же, в ком разум не был поврежден подобным ветром, пожелали высказать свое мнение, и один из них, обратившись к начальствующему ослу, начал такую речь:

«Наши братья, находя ваше суждение лучшим, положились на него, и в этом я их не упрекну. Но не могу не порицать их в том, что они пожелали сказать так мало, не уважая вашего доброго желания, подвигнувшего вас созвать это собрание не для того, чтобы с такою поспешностью одобрить предложенные решения (ибо это было бы одною тщетою и заслуживало зваться скорее собранием льстецов, чем советников), но для того, чтобы их обсудить. Поэтому, поступая так, как я обязан поступить ввиду вашего желания и своих собственных мнений, я распространюсь в речах и выскажусь свободно. И прежде всего я обращусь ко второму предложенному решению, которое я не одобряю никоим образом как потому, что оно слишком вредно для всей ослиной породы, так и потому, что в нем заключено нечто невозможное. Как мы можем избавиться от владычества людей? Я не вижу к тому ни способа, ни пути, так как люди могущественнее нас, и где бы мы ни обретались, схватят с величайшею легкостью, свяжут и будут поступать с нами, как всегда поступали, если только не начнут обращаться хуже, как приличествует с мятежниками. И потом, каковы наши силы, что мы считаем себя способными сопротивляться? На эту подробность надлежит обратить особое внимание, ибо мы обнаружим, что мы не более чем ослы и много ниже людей. Ну хорошо, допустим, что для нас возможно взбунтоваться и вернуться к свободе, что потом с нами станется? Захотим ли мы стать дикими ослами? Как сможем мы защищаться от множества зверей, нам враждебных? Если б не люди, которые дают нам еду и защищают нас от преследования стольких свирепых зверей, думаю, наша порода уже бы дотла истребилась. Поэтому я снова говорю, что не одобряю этого решения, и заключаю тем, что лучше нам оставаться под властью людей, как велось от начала доныне, так чтобы не было нужды ввергаться в эту опасность, и надлежит нам всем довольствоваться жизнью домашних ослов в покое, а не диких — с явной опасностью постоянной войны и риском для самой жизни».

Речь его озадачила все умы, а внесшему предложение внушила величайшее беспокойство; оттого он принялся пердеть сверх меры и, обратясь к изобретателю этих мер, проревел вполголоса, прося у него помощи, чтобы не выставить себя дураком. Тот поднялся и, чтобы не раздражать державшего речь, ибо его суждения весьма страшился, телодвижениями и словами выказывая ему величайшее уважение, молвил так:

«Конечно, доводы нашего брата весьма прочны и, как хорошо видно, произведены обширнейшим разумением; посему я не имею оснований их порицать. Мне остается только предложить средство самое сильное и самое действенное, чтобы уберечься от дурных следствий желанной свободы, им предвещаемых. О сем средстве он не подумал, оттого что ему не было времени о том подумать; оно вот какое. Пословица говорит: чего не может один, могут двое, а чего не могут двое, могут трое. Эта пословица должна показать и открыть всякому, что если один не имеет довольно сил, чтобы противиться сильнейшему врагу, пусть позаботится вступить в союз с другим или с несколькими, ибо так он умножит свои силы и будет способен не только отбиваться от врага, но и одолеть его. То же сможем сделать и мы в том случае, если увидим, что не можем противостоять могуществу людей, когда против них взбунтуемся; мы сможем, повторяю, заключить союз с другими животными, враждебными людям, каковы почти все они, и, укрепившись таким способом, защищаться от преследований. Итак, ввиду того что это решение не так вредоносно и опасно, нижé невозможно, я думаю, наш брат теперь его одобрит».