И во мне начала медленно подниматься глубокая ярость в сочетании с безграничным нордическим презрением к моим врагам. Я был в хорошем настроении, чтобы впасть в неистовство. Тор знает, что у меня было много сражений на марше и при отступлении, но во мне пробудилась боевая душа норвежца, которая имеет мистические глубины, более глубокие, чем Северное море. Я не был римлянином. Я был норвежцем, варваром с волосатой грудью и желтой бородой. И я вышагивал по вересковой пустоши так надменно, как будто ступал по палубе собственной галеры. Пикты, кем они были? Низкорослые карлики, чей день прошел. Было странно, какая ужасающая ненависть начала поглощать меня. И все же не так уж странно, ибо чем дальше я отступал в дикости, тем примитивнее становились мои побуждения и тем яростнее пылала нетерпимая ненависть к чужаку, этот первый порыв первобытного соплеменника. Но в глубине моего сознания была более глубокая, более зловещая причина, хотя я и не знал об этом. Ибо пикты были людьми другой эпохи, по правде говоря, последними из народов каменного века, которых кельты и скандинавы вытеснили перед собой, когда те пришли с Севера. И где-то в моем сознании таилось смутное воспоминание о жестокой, беспощадной войне, которая велась в более темные времена.
И было также определенное благоговение, но не перед их боевыми качествами, а перед колдовством, которым, по твердому убеждению всех народов, обладали пикты. Я видел их кромлехи по всей Британии, и я видел огромный вал, который они построили недалеко от Кориниума. Я знал, что кельтские друиды ненавидели их ненавистью, которая вызывала удивление даже у священников. Даже друиды не могли или захотели бы рассказать, как люди каменного века воздвигли эти огромные каменные барьеры и по какой причине, и разум обычного человека вернулся к тому объяснению , которое служило веками, – колдовству. Более того, сами пикты твердо верили, что они чернокнижники, и, возможно, это имело к этому какое-то отношение.
И я начал задаваться вопросом, почему нам, пятистам людям, было приказано отправиться в этот дикий рейд. Некоторые говорили о том, что нужно схватить некоего пиктского священника, другие - что мы ищем вестей от пиктского вождя, некоего Брана Мак Морна. Но никто не знал, кроме командующего офицера, и его голова торчала на пиктском копье где-то в этом море гор и вереска. Я хотел бы встретить того самого Брана Мак Морна. Говорили, что ему не было равных в бою, ни с армией, ни в одиночку. Но никогда мы не видели воина, который, казалось, настолько командовал, чтобы оправдать идею о том, что он был вождем. Ибо дикари сражались как волки, хотя и с определенной грубой дисциплиной.
Возможно, я мог бы встретиться с ним, и если бы он был таким доблестным, как о нем говорили, он наверняка встретился бы со мной лицом к лицу.
Я презирал сокрытие. Нет, более того, я распевал свирепую песню на ходу, отбивая такт своим мечом. Пусть пикты придут, когда захотят. Я был готов умереть как воин.