Детство и юность представляют собой тот период в жизни, когда всякие грубые шутки, хулиганство и недостойное поведение выглядят естественными, спонтанными и не заслуживают осуждения, за исключением каких-то вопиющих случаев. Но нарушение сексуальных запретов воспринимается взрослыми совершенно иначе, нежели нарушение любых других правил, и потому ребенок приучается думать, что эти запреты принадлежат к особой сфере жизни. Если ребенок украдет фрукт с кухни, взрослый может рассердиться, может отчитать воришку, но не будет шокирован и не станет внушать ребенку, будто произошло нечто отвратительное. Если же взрослый, будучи человеком старой закалки, застанет ребенка за мастурбацией, в его голосе наверняка зазвучат нотки, которых ребенок никогда не услышит при иных обстоятельствах. Эти нотки будут выражать неподдельный ужас, тем более что ребенок, возможно, не найдет в себе сил отказаться от порочной привычки, вызвавшей столь бурное неприятие у взрослого. Потрясенный серьезностью взрослого, ребенок искренне уверится в том, что мастурбация и вправду так вредна и порочна, как ему говорят. Тем не менее, он продолжит свое занятие. Так закладываются основы ханжества, которое, вероятно, останется с человеком до конца его дней. С самого раннего возраста он воспринимает себя грешником. Он быстро приучается грешить тайно и находит слабое утешение в осознании того факта, что никто не ведает о его греховности. Будучи глубоко несчастным, он жаждет отомстить миру, карая тех, кто преуспел меньше него самого в сокрытии подобной вины. С детства привыкая обманывать, он с легкостью прибегает к обману в дальнейшей жизни. Так он вырастает болезненно замкнутым лицемером и мучителем, а виноваты в этом родители, предпринявшие необдуманную попытку внушить ему свое представление о добродетели.
Отнюдь не чувство вины, не стыд и не страх должны доминировать в жизни ребенка. Дети должны быть счастливыми, веселыми и вести себя стихийно; им не следует страшиться собственных побуждений; не следует уклоняться от исследования природных явлений. Они не должны прятаться в темноте инстинктивной жизни, не должны хоронить в глубинах бессознательного те импульсы, с которыми при всем желании не в состоянии совладать. Если мы хотим вырастить порядочных мужчин и женщин, интеллектуально честных, социально бесстрашных, активно действующих и терпимых к другим, мы должны с самого начала жизни обучать их так, чтобы подобный результат оказался достижимым. Образование чрезмерно сосредотачивается на аналогии с обучением медведей танцам. Все знают, каким способом медведей учат танцевать. Их ставят на горячий пол, отчего они вынуждены подпрыгивать. А музыканты в это время наигрывают некую мелодию. Со временем достаточно одной только мелодии, чтобы заставить медведей танцевать. Так же обращаются и с детьми. Когда ребенок начинает интересоваться своими половыми органами, взрослые его бранят. В итоге детская память запечатлевает эту брань, и ребенок танцует под мелодию, тем самым полностью разрушая свои перспективы на здоровую и счастливую сексуальную жизнь.
На следующем этапе, то есть в подростковом возрасте, губительное воздействие традиционных взглядов на секс еще сильнее, чем в раннем детстве. Многие мальчики совсем не понимают, что с ними творится, и впадают в ужас от первых ночных поллюций. Они обнаруживают, что их одолевают те самые побуждения, которые, по словам взрослых, считаются чрезвычайно порочными. Эти побуждения настолько сильны, что превращаются в одержимость, во сне и наяву. В лучшем случае у мальчика одновременно возникают устремления предельно идеализированного сорта в отношении красоты, поэзии и образцовой любви, которая, как принято думать, полностью отделена от секса. Вследствие манихейских элементов в христианском вероучении идеалистические и плотские побуждения подросткового возраста обыкновенно остаются разобщенными и даже конфликтуют друг с другом. Здесь я, пожалуй, процитирую слова своего приятеля-интеллектуала, который признается: «Моя юность, полагаю, была вполне типичной, и это расхождение побуждений проявлялось в очевиднейших формах. Часами напролет я читал Шелли и пускал слезу над строками вроде:
Затем я внезапно срывался с этих высот и пытался подсмотреть одним глазком, как раздевается горничная. Это неодолимое желание вызывало у меня глубочайший стыд; мой идеализм проистекал из нелепого страха перед сексом».