Божьи воины

Второй паноша развернул коня, прижался к гриве и сбежал. Решение было правильным. От леса неслась конница. Добрых полсотни вооруженных. Большинство с красной чашей на груди либо с облаткой на щите.

— Наши! — рявкнул Рейневан. — Это наши, Самсон!

— Твои, — поправил, вдохнув, Самсон Медок. — Но, согласен, я тоже рад.

Конники с Чашей лавиной спустились по крутизне, от реки донеслись крики, стук и грохот. Паноша, мальчишка, тот, под которым Рейневан застрелил коня, вскочил на ноги, осмотрелся и кинулся бежать. Далеко он не убежал. Один из конников обогнал его, хватанул плашмя мечом по затылку, повалил. Потом развернул коня, подъехал к Рейневану, Самсону и все еще находящемуся без сознания Таулеру. На груди, частично заслоненные выкроенной из красного сукна Чашей, у него были видны скрещенные остжевья.

— Привет, Рейневан, — сказал он, поднимая подвижное забрало салада. — Что нового?

— Бразда из Клинштейна!

— Из Роновицей. Приятно видеть и тебя, Самсон.

— Ты не знаешь, как приятно мне!

В яру, в речке и на ее берегах лежало с дюжину трупов. Трудно было сказать, скольких унесла вода.

— Чьи это были люди? — спросил командир пришедшего на выручку отряда, длинноволосый усач, молодой, худой, словно Кащей. — Они сбежали прежде, чем я понял кто. Вы их видели вблизи. Ну? Брат Белява?

Рейневан знал спрашивающего. Они познакомились в Градце Кралове два года назад. Это был быстро растущий среди сирот гейтман Ян Чапек из Сана. Прибывшие на выручку украшенные Чашами конники были сиротами. Божьими воинами, которые стали называть себя так, когда их, умирая, оставил сиротами любимый и почитаемый вождь, великий Ян Жижка из Троцнова.

— Рейневан! Я к тебе обращаюсь!

— Кроме кнехтов, было восемь поважнее, — ответил Рейневан. — Два рыцаря, шестеро паношей, один — тот, которого сейчас как раз связывают. У командира на латах был крест, а на щите клещи, а может, щипцы… Черные на серебряном поле…

— Так я и думал, — поморщился Ян Чапек из Сана. — Богуш из Коване, хозяин Фридштейна. Разбойник и предатель! Эх, жаль, успел сбежать… Я б с него шкуру… А вы что здесь делаете? Откуда свалились? Э?.. Брат Шарлей?

— Путешествуем, знаешь ли…

— Путешествуете, — повторил Чапек. — Ну так вам повезло. Если б мы вовремя не подоспели, последний этап вашего путешествия окончился бы вертикально. На веревке вверх, на ветке. Пан Богуш большой любитель деревья висельниками украшать. У нас с ним свои счеты. Свои…

— Этот Богуш, — неожиданно вспомнил Рейневан, — Богуш из Коване, не занимается ли случайно торговлей людьми? Невольниками? Он, как их называют, не мартагуз ли?

— Странное название, — насупил брови гейтман сирот. — Богуш из Коване, это верно, зол на нашу веру. Взятых живыми вешает на месте, на ближайшем дереве. Если ему удается схватить кого-нибудь из наших священников, забирает и сжигает на костре, публично, для острастки. Но ни о каких невольниках я никогда не слышал. А вам, повторяю, повезло. Посчастливилось вам…

— Не всем.

— Такова жизнь. — Чапек сплюнул. — Сейчас насыплем курганчик. Это который уже? Вся, эх, вся чешская земля полна курганов и могил, для новых уже скоро места не хватит… А этот? Тоже труп?

— Жив, — ответил Амадей Батя, вместе с Самсоном стоящий на коленях около Таулера. — Но как только глаза раскроет, они у него тут же закрываются.

— Конь его лягнул.

— Что делать, — вздохнул Чапек. — Тяжела доля неудачника. А коновала у нас нет.

— Есть. — Рейневан раскрыл торбу. — Пустите меня к нему.

Хоть обычно это и не случалось, Рейневан уснул в седле. И конечно, упал бы, если б едущий рядом Самсон его не поддержал.

— Где мы?

— Недалеко от цели. Уже видны башни замка.

— Какого замка?

— Я думаю, дружественного.

— Что с Таулером? Где Шарлей?

— Шарлей едет впереди с Чапеком и Браздой. Таулер без сознания. Его везут между конями. А тебе пора очнуться, Рейнмар, прийти в себя. Не время дремать.

— Я вовсе и не дремлю. Я хотел… Я хотел тебя кое о чем спросить, друг Самсон.

— Спрашивай, друг Рейнмар.

— Почему ты вмешался тогда, в шулерне? Зачем вступился за ту девушку? Не корми меня, если можно, общими фразами.

— Я оказался в темной глуби леса, — ответил цитатой гигант. — Какие пророческие слова. Так, словно мэтр Алигьери предчувствовал, что когда-нибудь я окажусь в мире, в котором общаться можно только с помощью лжи либо недосказанности, а чистую правду всегда считают ложью. Или доказательством недоразвитого сознания. Ты хотел бы, говоришь, знать истинную причину? Почему именно сейчас? До сих пор ты не спрашивал о мотивах моих поступков.

— До сих пор они были мне понятны.

— Серьезно? Завидую, потому что некоторые я и сам не понимаю. Инцидент с Маркетой вписывается в эту схему. В определенной степени. Потому что есть, конечно, и другие причины. Однако сожалею, но познакомить тебя с ними я не могу. Во-первых, они слишком личные. Во-вторых, ты бы их не понял.

— То, что они непонятны, ясно. Они из иного мира. Даже Данте не помог бы этого понять?

— Данте, — улыбнулся гигант, — помогает всему. Ну хорошо. Если ты хочешь знать… В шулерне во время той отвратительной демонстрации затосковал дух мой.