Босс моего бывшего

Пока Юля с повышенным усердием гремит посудой, а неаппетитные ароматы заполняют квартиру, я оседаю на банкетку у двери. Вытягиваю ноги, спиной на стену опираюсь, закрываю глаза. Мне просто нужно поспать, я очень устал. Моя голова разрывается от боли, веки тяжелеют, а в груди печёт невыносимо. Не чувствую ни ног, ни рук и даже просто пошевелиться – уже подвиг.

– Дим, ты идёшь? Остынет же!

– Зачем ты пришла? – спрашиваю, не открывая глаз, и чувствую витающее в воздухе замешательство. Жена не ожидала вопросов, она просто приехала меня кормить, словно едой можно что-то исправить. – И как ты сюда попала?

– Пара крупных банкнот и моя фамилия творят чудеса, – отвечает, не задумываясь.

– А в квартиру как вошла?

Медленно открываю глаза. Свет ослепляет, но я успеваю заметить усмешку на идеальных губах жены.

– У меня есть ключ, – пожимает плечами и снимает фартук, комкая его в руках. – Я часто сюда приезжаю, просто ты не знаешь об этом. Я обычно не оставляю следов.

– Зачем?

– Потому что дико тоскую по тебе, Дима: по твоему запаху, привычкам. Мне… трудно без тебя, я не умею без тебя жить.

– Ты не умеешь жить без денег и всего того, что они дают. Юля, кончай цирк.

– Значит, в той комнатушке в квартире бабки Нюры я тоже жила ради денег? – взрывается, и если бы не шумоизоляция, Юля перебудила криком всех соседей. Её слова отзываются внутри вспышкой острой боли, я растираю грудь, давлю на рёбра, чтобы хоть чуть-чуть успокоить ноющее сердце.

– Тогда ты жила ради меня. Ради нас и себя. Но потом в тебе проснулся спящий дракон, и ты научилась жить ради денег.

Юля взмахивает рукой, не обращая внимания на мои слова, и продолжает:

– Я просто приезжаю сюда изредка, пока ты занят на работе. Хожу по комнатам, касаюсь твоих вещей, нюхаю рубашки. Пытаюсь понять, почему ночуешь здесь. С кем ночуешь.

В последней фразе ядовитая ревность, и Юля ненадолго замолкает, подбирая слова.

– Ты сама прекрасно знаешь, почему я реже приезжаю домой.

Безуспешно борюсь с дикой слабостью, которую не могу и не хочу ей показывать.

– Потому что у тебя другая?

– Это тебя не касается. Юля, мы же с тобой тысячу раз пытались всё вернуть. Вспомни, а? Все эти бесконечные попытки наладить отношения, снова стать семьёй. Они же ни к чему не приводят, всё только ещё больше портится.

У меня откуда-то находятся силы разговаривать, хотя кажется, что могу умереть в любую минуту. Мне плохо настолько, что почти не понимаю, где нахожусь, но кое-как беру себя в руки и отлипаю от стены, на ноги поднимаюсь.

– Ты очень много обещаешь, Юля. Бросить пить, перестать закатывать истерики и дико ревновать. Только и делаешь, что обещаешь и снова срываешься. Думаешь, я не вижу, что у тебя снова горят глаза? Опять пила? И приезжаешь ты сюда не нюхать мои рубашки и рыдать, а искать следы моих измен. Ты больна, Юля, но упорно не хочешь принимать помощь.

Юля вспыхивает, краснея до корней светлых волос. Пальцы, комкающие передник, белеют и немного дрожат. Она смотрит на меня со смесью ненависти и страха, и от взгляда этого мороз по коже.

Покачиваясь из стороны в сторону, я всё-таки хватаюсь за косяк. Моё тело горит, горло обручем сжимает, но Юля этого не замечает, только за мои слова цепляется:

– Я не алкоголик! – повторяет в сотый, наверное, раз и швыряет мне в лицо передник. Чудом уворачиваюсь, но отделочный шов царапает щёку. – Ты подонок, я ради тебя… да я приехала, чтобы еду тебе приготовить. Подумала, что в себя придёшь и на один вечер станешь нормальным человеком!

Она больше не орёт, но каждая её фраза, произнесённая звенящим от сдерживаемых эмоций голосом, громче крика.

– Из-за тебя меня тогда похитили. Беременную! Бизнес, да? В гробу я видела этот бизнес, из-за которого ребёнка потеряла, – шипит, а я морщусь, будто каждым словом хлещет меня по лицу. – Я такое тогда пережила… а тебе плевать. Во всём, Поклонский, только твоя вина! В гибели нашего ребёнка, в разрушенном браке, моей сломанной жизни ты виноват. И теперь просто бросишь меня? Ага, держи карман шире.

Она подходит ближе, обдавая ароматом тяжёлого парфюма и вина. Адская смесь, от которой меня может в любой момент вывернуть наизнанку.

– Рано или поздно ты ко мне приползёшь. Хочешь тискать свою молодуху? Да бога ради. Только ничего это не изменит, потому что ты – мой. Целиком и полностью. И это не изменить никакой молодой дуре.

Юля смотрит на меня, сощурившись, а я хватаю её за шею. Не душу – боже упаси! – только фиксирую, чтобы не сбежала никуда.

– Заткнись ради собственного блага, – в уголок её рта выдыхаю. – Обо мне говори, что тебе вздумается. Всех собак на меня вешай – похрен. Но не смей трогать её. Ясно тебе?

– А-а-а, значит, до такой степени она тебе дорога? – криво улыбается, и что-то мне перестаёт нравиться этот разговор. – Ну-ну, забавно.

– Стерва.

– Козёл, – смеётся и, тряхнув головой, заставляет себя отпустить. – Я не дам тебе развод, что бы ты там себе не фантазировал. Никогда, слышишь? И если для этого мне нужно будет пойти на любую подлость, я на неё пойду.