Бородинское поле

- Ого, да ты уже целую аттестацию выдал человеку, с

которым и общался-то всего четверть часа.

- Но она, как видишь, не расходится с твоей

характеристикой.

- Ну-ну, время покажет, - заметил Глеб, садясь в седло.

- Так, может, сначала в музей заглянем? - предложил

Гоголев.

- Нет, Александр Владимирович, иди один. А я - в полк.

Дел по горло. Надо сейчас же для вкопанных в землю танков

подобрать ребят. Распорядиться насчет связи с КП командира

дивизии. В музее я ведь бывал. А тебе побывать стоит.

Гоголев не спешил уходить с кургана Раевского. Кивнув

взглядом на гранитную плиту, под которой покоился прах

Петра Багратиона, сказал, обращаясь к Глебу:

- А ты помнишь огненные слова этого грузинского князя и

русского полководца? Он говорил; "Или победить, или у стен

отечества лечь... Надо драться, пока Россия может и пока

люди на ногах, ибо война теперь не обыкновенная, а

национальная".

- Хорошо сказал, - выдохнул Глеб. - Будем драться не

хуже предков своих. Лучше.

Они расстались на площадке возле музея. Отсюда

Макаров повернул на Семеновское и затем на Шевардино. Но

поехал не дорогой, окаймленной старыми березами, а чуть

левей дороги, полем, изрытым окопами и траншеями и щедро

освещенным уже поднявшимся в лазурную высь спокойным и

мягким солнцем. На ветках деревьев уже не сверкали

бриллианты росы, но трава была еще влажная, лоснящаяся

атласом. Впереди на кургане Наполеона виднелся обелиск с

бронзовым орлом, и Глеб направлял свою лошадь именно

туда, на свой НП. Осматривая перед собой местность, он чаще

всего устремлял взгляд влево, в сторону железной дороги и

Утицкого леса, в котором среди золота и бронзы берез и осин

аспидно чернели острые клинья елок. Желтизна лиственных

соседей делала осеннюю зелень их хвои густой, темной, а в

иных местах даже черной, и эта чернота, в свою очередь,

выделяла, подчеркивала и усиливала броский наряд

лиственных. Но не этот цветовой контраст притягивал к себе

задумчиво-взволнованный взгляд Глеба Макарова. Где-то там,

в Утицком лесу, был его сын Святослав, его Славка,

мальчишка, которому, возможно, раньше отца приведется

вступить в новое Бородинское сражение. Как он там?

Повидаться бы надо, проехать туда - ведь это совсем

недалеко, каких-нибудь пять километров, а то и меньше...

Так размышлял Глеб, подъезжая к своему НП. А потом

появились самолеты. Их было около тридцати.

Приблизительно половина из них прошли правее, стороной, от

взора Глеба их скрыла высокая тополиная стена. Зато он

хорошо видел, как другая группа самолетов шла прямо на КП

полка. Он бросил повод своей лошади Чумаеву, спешился и

торопливо сказал:

- Скачи в рощу! - И сам пошел на свой НП.

Он ожидал мощного бомбового удара по огневым

позициям своего полка, по батареям. Какая-то горькая досада

легла на душу и угнетала: что, если его артиллерию разобьют

еще до того, как на Бородинское поле пойдут фашистские

танки, разбомбят с воздуха, не дав им исполнить свой

священный долг? Стоя у блиндажа, он наблюдал, как дюжина

"юнкерсов" сделала разворот, как ему показалось, над

Шевардино. Думалось, что сейчас на деревню посыплются

бомбы. Но бомбы не посыпались, и самолеты не долетели до

Шевардино, встреченные плотным огнем зениток. Они

поспешно развернулись и затем коршунами друг за другом

пошли в пике над лесом, за которым проходил передний край.

Они пикировали на деревню Фомкино, которую не было видно

за лесом ни с Шевардинского, ни с Наполеоновского курганов.

Но Глеб видел, как один самолет, растянув над горизонтом

длинную черную полосу дыма, уходил на запад. Он облегченно

вздохнул: на этот раз опасность пронесло мимо. Но он-то

хорошо знал, что будет еще второй, третий, десятый налеты,

будут жестокие бомбежки, которые его больше всего

беспокоили, потому что с воздуха его полк, впрочем, как и вся

32-я дивизия, был недостаточно защищен.

Первый налет немцев на какое-то время отвлек мысли

Глеба о сыне. Он не знал, что и Святослав Макаров видел

"юнкерсы", пикировавшие на деревню Фомкино. Вооруженный

самозарядной винтовкой с плоским штыком, Святослав и еще

пять его товарищей во главе с сержантом находились в боевом

охранении.

Они расположились в неглубоком окопчике на западной

опушке небольшой овальной, насквозь просматриваемой

рощицы, в которой осины уже сбросили свои багряные

одежды, березы тоже наполовину осыпались, и лишь красавец

клен полыхал золотым пожаром, и от его пламени в рощице

было светло и тревожно. За рощицей на восток - лес, перед

лесом - противотанковый ров, а за рвом вдоль опушки окопы

первой линии обороны. Над ними проплыла стая "юнкерсов",

сбросила бомбы и возвратилась назад, туда, где уже

слышалась напряженная, тревожно-суровая музыка боя.