Бородино

Я отложил книгу и стал прохаживаться взад-вперед, причем по тому самому маршруту, по которому за день до этого прохаживался Баур, рассказывая мне о флагах, развевающихся на улицах гарнизонного городка, а самый большой — швейцарский — флаг то и дело вставал по ветру горизонтально. Я попытался представить себе зал, который в его воображении превратился в глыбу льда, с вмерзшими внутрь лицами и фигурами, смотрел, как он непрерывно ест, подумал о Вилли Бютикофере, Пауле Шааде, Иоганне Лемане, которых я очень любил, слышал голос фельдфебеля Крэтли, видел близко лицо бригадира Ребера, которое действительно, особенно в профиль, напоминало лицо индейца (только перьев не хватало, пусть даже это были бы не перья последнего из могикан), решил, что в ходе времени есть нечто сюрреалистическое, а еще сообразил, что Баур в те далекие времена вполне мог садиться на придорожный камень и сидеть там дни, недели напролет, чтобы уловить этот ход. Я встал у камина, перенес тяжесть тела на левую ногу, скрестил руки на груди, направил взгляд на одну точку в саду, попытался представить себе Гизелу, Юлию, Иоганну на общем семейном фото, но одновременно еще и пятилетнего Баура, и Филиппа, и Бенно, и Фердинанда; увидел, что мать Фердинанда держит в руках розовый бутон, мать Баура — распустившуюся розу, Юлия — букет роз; на мгновение задержал взгляд на отцовской стрижке ежиком; сказал себе, что из этих людей остались, собственно говоря, только Баур, Гизела, Иоганна, создавая теперь для меня тот самый фон, который некогда виднелся за спинами этих людей на фотографии.

Я отошел от камина и со скрещенными руками стал ходить взад и вперед, всякий раз видя впереди за окном ветку форзиции, на которой теперь появились отдельные цветки.

«Придуманное Карлом (Марксом), возглавленное кастой интеллигенции (во всяком случае, на Западе), продвигающееся в направлении рая шествие, Биндшедлер, напоминает мне вчерашнюю процессию под предводительством внука вдовы столяра, человека с барабаном и в полумаске, который — когда пришел — прислонился к каштану, взглянул на сияющий день, полный запахов карнавала», — сказал Баур, щелкнув пальцами, большим и безымянным.

По большому участку торговца яйцами прогуливалась ворона, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, клевала что-то, поглядывала вокруг, опять клевала, потом взлетела — и опустилась на яблоню в том месте сада, где Баур когда-то наткнулся на необыкновенно крупные незабудки.

Конечно, многие на Западе знают, сказал я, вспомнив рассказ одной полячки, что жизнь при коммунистах была не сахар. Но истинную меру этого несчастья представить себе невозможно, потому что самоотречение и нужду мы измеряем по своим западным масштабам. Например, люди по десять, по пятнадцать лет добивались, чтобы им дали квартиру, а тем временем ютились в тесной квартирке еще с несколькими семьями. Царила постоянная нехватка продовольствия. Что-то купить означало отстоять очередь — занимали с трех часов утра, невзирая на дождь и снег. А если посчастливится что-нибудь купить, то уж запасались сразу основательно, чтобы потом произвести обмен с друзьями: сигареты на туалетную бумагу, шампунь на сыр — это была борьба всех за все. Не хватало школ, учителей и материалов. Ученики последней смены возвращались домой в девять часов вечера. С другой стороны, было слишком много людей с высшим образованием. На вступительных экзаменах в университеты дети рабочих и крестьян пользовались льготами — шла скрытая дискриминация интеллигенции. Членство в партии, взятки и связи — вот что определяло профессиональное продвижение. Каждого могли уволить без объяснений. Социального обеспечения не существовало. Безработному приходилось полагаться на свою семью и друзей. Для поступления на новую работу требовалась характеристика от начальника с прежнего места работы. Все руководящие посты занимали только партийные.

Все знали, что все будут получать равное количество злотых вне зависимости от того, делают они что-то на работе или нет. Зарплата не зависела от достижений. Кроме того, рабочий знал, что его труд изначально не имеет никакого смысла — потому что продукция выпускалась без учета рыночного спроса или потому что товар испортится раньше, чем дойдет до рынка. Предприятиям между тем предписывалось выполнение заранее невыполнимых пятилетних планов. Вследствие этой клоунады халатность расцветала пышным цветом. Деморализация такого рода — неизменная составляющая коммунистического общества… Между тем ворона снова слетела на землю, что-то клевала, глазела, сделала несколько прыжков, опять посмотрела вокруг — и улетела в направлении Юрских гор.