Бородино

«Биндшедлер, мне кажется, нас сегодня не столько беспокоят общественные проблемы, сколько вакуум бездуховности, который увлекает нас, что называется, на край космической пропасти», — сказал Баур с улыбкой. Я предложил обратиться в качестве примера к финалу Четвертой симфонии Шостаковича, которую он, впрочем, запретил исполнять в декабре 1936 года, незадолго до премьеры, как написано на конверте к пластинке. О решении композитора не допускать эту вещь до исполнения существует много домыслов. Лишь четверть века спустя, 30 декабря 1961 года, измененную версию симфонии все-таки исполнили. Среди сочинений композитора Четвертая во многих отношениях является кульминацией. Согласно партитуре оркестр должен состоять более чем из ста двадцати человек. Умелое вовлечение композитором такого огромного числа исполнителей достойно восхищения. Только после знакомства с посмертно опубликованными воспоминаниями композитора раскрывается противоречие между неистовым, почти невротическим беспокойством, с одной стороны, и глубокой меланхолией — с другой. Чтобы в полной мере ощутить стереоэффект, мы расположились в середине гостиной. Баур сразу вручил мне фотоальбом «Древнерусская архитектура» со словами, что у него заведено воскресными вечерами, когда он слушает Шостаковича, листать этот альбом, открывая его в определенных местах, поэтому теперь он воспринимает Шостаковича и эти строения — вместе с пейзажем, разумеется, как нечто неразделимое.

Вот и я открыл фото «Вид на купола церкви Преображения Господня и Онежское озеро». Вступил фагот — после громкого зачина. Кресты отбрасывали тени на купола, которые на протяжении столетий переносили холод и жару, дождь и снег. Онега была неспокойна, окрашена синими тонами, пестрела островами, а по небу плыли летние облака, легкие, белые. Ударили колокола, зазвучала их перекличка, и в ответ запел ветер, зашумел в кронах деревьев. Вступили басы, за ними — высокие голоса скрипок, но вот и Наташа, и князь Андрей, вместе в одной лодке, которая плывет к острову. Наташа положила ногу на ногу, руки на коленях, она смотрит на остров, с которого доносится шум. Блузка облегает грудь. Князь Андрей смотрит то на одно, то на другое весло, потом снова на купола церкви Преображения Господня. Временами весло у него повисает горизонтально над водой, а он смотрит на облака, которые равнодушно плывут мимо, словно газовые платочки, только не развеваются на ветру.

В это небо вписана история России: ее морозы и пожары, победы и поражения. Лодка пристала к берегу, мягко воткнувшись в песок. Князь Андрей оставил весла, снял ботинки и носки, закатал штанины, перенес Наташу на берег.

Наташа засмеялась, склонилась над песчаной лилией (во всяком случае, этот цветок походил на лилию, хотя бы верхушкой, потому что листья скорее напоминали остролистный падуб), держа лилию в руке, указала на заросли шиповника у кромки леса, потом — на церковь Преображения, деревянную дранку которой уже было не разглядеть, повертела стебель лилии между большим и указательным пальцами, а блузка ее трепетала на ветру; и коршун, который давно уже кружил между островом и церковью, взмыл и там, в вышине, в пространстве, где не было облаков, парил, превратившись в маленькую лежачую восьмерку.

Князь Андрей повернулся к Наташе, погладил ее по щеке. Песчаная лилия вяло повисла на фоне Наташиной черной юбки. Коршун камнем упал вниз, схватил рыбину, которая блеснула в его когтях.

Наташа и князь Андрей шли к опушке леса, прошли сквозь перелесок и оказались на лугу. Луг пестрел маргаритками, геранью, скабиозами, шалфеем. Бабочки садились на цветы, качались на них, отталкивались лапками и взлетали вверх, особенно много было белых.

Наташа легла на мундир Андрея и закинула руки за голову. Андрей, опираясь на локоть, гладил Наташину шею и подбородок. В глазах Наташи стояли облака. По травинке взбирался муравей. Травинка склонилась к земле. Муравей переполз на лист земляники и исчез под ним.

Князь Андрей вскочил, зашагал к лесу, наклонившись, сорвал лисичку, рассмотрел, понюхал, стал прислушиваться к ветру, который гулял в вершинах деревьев.

Возвращаясь, Андрей раздавил ножку гриба между пальцами, подбросил шляпку левой рукой, пнул, как мячик. Запах гриба распространился вокруг. Наташа поднялась и все смотрела на лес, не замечая, впрочем, ни бабочек, ни шума деревьев.

На песке Наташа обнаружила еще одну лилию, заглянула в венчик. Андрей писал что-то на песке. Ветер тем временем поутих.

Они сели в лодку. Блузка трепетала на ветру, но совсем чуть-чуть. Наташа опустила правую руку в воду и так держала ее некоторое время. В воде стеклянным подвижным отражением стояла церковь Преображения. Наташа представляла себе свадьбу и поклялась, что еще много раз будет плавать на лодке по Онеге, летом, когда цветут песчаные лилии…