Борис Годунов

Прославление Царевича в 1606 году неизбежно поставило перед власть имущими два вопроса, решать которые надо было незамедлительно. Первый — признать Дмитрия непременно насильственно убиенным. Второй — создать «каноническую» историю убиения, то есть письменно зафиксировать взгляд Шуйского и его окружения на событие, происшедшее за пятнадцать лет до того. И эти два вопроса, как казалось, были решены «раз и навсегда».

Канонизация Царевича Дмитрия должна была навеки закрепить в сознании людей не факт самоубийства, а картину убиения невинного агнца. Как заключал С. Ф. Платонов, «мог ли рискнуть русский человек XVII века усомниться в том, что говорило “житие” Царевича и что он слышал в чине службы новому чудотворцу.

Несомненно, находились люди, понимавшие, как выразился Платонов, что «Шуйский играет со святыней », но против общего настроения лета 1606 года никто выступить не отважился. Могила Царевича в Архангельском соборе — его похоронили в том месте, где ранее находилась гробница Бориса Годунова, — должна была стать не только местом поклонения, но и как бы вечным зримым приговором «злодеям», убившим невинное создание. Правда, существовало решение Освященного собора июня 1591 года, «слово» Первопатриарха Иова, признавших именно самоубиение Царевича Дмитрия, но в 1606 году об этом старались не вспоминать.

И Шуйским, и Нагим, и Лжедмитрию было необходимо, чтобы главным «злоумышлителем», или, как бы теперь сказали, «заказчиком» преступления, был выставлен именно Борис Годунов. У всех у них имелись и личные, как то было в случае с Лжедмитрием, и клановые, как в случае с Нагими и Шуйскими ,обиды и претензии к покойному Царю. Они все ненавидели Годунова не только как личного, но именно как «кровного» врага.

Указанным перечнем фамилий круг заклятых врагов Годунова не исчерпывается. Наличествовал ещё один влиятельный боярский род, все члены которого просто пылали ненавистью к Борису Годунову — Романовы. Причины подобного стойкого неприятия коренились в придворно-династических хитросплетениях, в игре тщеславия и в непрощаемых родовых обидах.

Романовы по праву матримониальных связей были близко связаны с последними Рюриковичами: Иоанном Грозным и Фёдором Иоанновичем. Когда Фёдор Иоаннович в 1584 году вступил на престол, то пятеро его двоюродных братьев — сыновья боярина Никиты Романовича Юрьева стремились занять приоритетные позиции в московских коридорах власти. Никита Романович Юрьев (ум.1586), от которого и пошло прозвание Романовы, приходился братом первой жене Иоанна Грозного — Анастасии Романовне (1532–1560), матери Царя Фёдора Иоанновича.

Никита Романович был женат дважды; второй раз на княжне Евдокии Александровне Горбатой-Шуйской (ум. 1581), которая принадлежала к потомкам суздальско-нижегородских Рюриковичей. Таким образом, Романовы, или, как их звали Никитичи, породнились с боярским родом Шуйских. От этого брака родилось шестеро сыновей: Фёдор, с 1619 года — Патриарх Филарет (1556–1633), Лев (ум.1595), Никифор (ум.1601), Михаил (ум. 1602), Александр (ум. 1602), Василий (ум. 1602).

Никита Романович после восшествия на престол Царя Фёдора I в марте 1584 года оказался на первых ролях в государстве. После его смерти дети его таковых позиций уже не имели, хотя и приходились двоюродными братьями Царю Фёдору Иоанновичу. В 90-х годах XVI столетия Романовы, особенно старший из Никитичей — Фёдор, занимали влиятельные позиции в среде боярства. Когда встал вопрос о новом Царе в 1598 году, то Романовы, по праву первородства, могли надеяться на своё воцарение, но этого не случилось; Царем был провозглашен Борис Годунов. Ходили слухи, что Борис Годунов якобы «дал клятву» Фёдору Никитичу, что будет держать его «главным советником в государственном управлении».

В официально-церковном жизнеописании Фёдора-Филарета, одобренном «Издательским советом Русской Православной Церкви», можно прочитать следующее: «Были у самого Фёдора Никитича планы на воцарение, неизвестно; в коломенском дворце, однако, был найден его портрет в царском одеянии с подписью “Царь Фёдор Никитич Романов”». Невольно возникает вопрос: а разве это не есть аргумент в пользу властолюбивых поползновений? Но на этот вопрос ответа нет. И далее, с какой-то меланхолической отрешенностью автор жизнеописания кадетско-либеральный профессор А. А. Кизеветтер (1866–1933) роняет: «Он подписался под избирательной грамотой Бориса »^^^.

Но ведь Фёдор Никитич не просто подписал какую-то ни к чему не обязывающую «бумагу»; он дал крестоцеловальную клятву перед Лицом Божиим Царю Борису Годунову, клятву. от которой его никто не освобождал. Для либерала А. А. Кизеветтера подобная «мелочь» не имела значения; классические русские либералы — все сплошь почти атеисты, материалисты и вероненавистники. Они вряд ли даже и понимают, что это такое — клятва на Кресте. Однако церковный Издательский совет мог бы внести необходимые смысловые коррективы, хотя бы в виде примечания. Но не внёс; наверное «либеральная точка зрения» их вполне удовлетворила...