Но вот почему в ходе исследований реликтовых палеоантропов оказалось так важным погрузиться в эти воды призрачных отражений: ведь в прошлом, скажем в XVIII веке, всякому человеку, кто говорил, что повстречал в лесу ли, в болоте ли, или в собственном сарае волосатого человека без слов, дикого, объясняли, что повстречал он лешего, или, скажем, домового. Да он и сам себе объяснял так. Но когда пришел образованный XIX век, уже стали появляться многочисленные собиратели и истолкователи темных народных суеверий, противоречивших и христианской вере и уровню науки. Поэтому, если человек приходил с такими же самыми наблюдениями из леса или с гор, с ручья или болота, с чердака или из овина, ему уже все чаще объясняли, что он пал жертвой иллюзии под влиянием дедовских сказок. Да он и сам все чаще соглашался, что, вероятно, ему почудилось. Когда же факты были слишком неоспоримы, позитивные умы предлагали какую-нибудь здравую версию: в лесу или в пустующих строениях скрывается одичавший преступник, в горах бродят забывшие речь и одежду, обросшие шерстью потомки беглецов или изгнанников, например, прокаженных. Конечно, многие, очень многие продолжали по-дедовски относить все к разновидностям нечистой силы. Но никак нельзя винить этнографов за то, что они упорным просветительским трудом изгоняли это из народного сознания. Ученые не знали и еще не могли знать, что среди реальных явлений природы, подстилающих народную фантазию, есть и реликтовые палеоантропы — такая же реальность, как солнце и ветер, как охотничья удача и человеческая болезнь, как стихийное бедствие и бездыханность трупа, как что угодно, попадавшее на мельницу фольклора. Научная ценность этнографических и филологических трудов никак не отменяется установлением во второй половине ХХ века факта, что реликтовые палеоантропы всегда гнездились где-то вдали или вблизи от человека, в том числе и на его подворье.
Но сейчас нам важно снять наивное объяснение, которым пользовались в старину. Вот, к примеру, отрывок из статьи в «Комсомольской правде». Приехал корреспондент на Памир, спрашивает: о снежном человеке нет ли чего нового. Ответ: «А снежного человека нет. Зато есть вайд и вуйд — домовые, герои старинной легенды. Вайд — самка, вуйд — самец. Они совершенно белые. Очень похожи на человека. Ходят на двух ногах. Запросто заходят в кишлаки, осмеливаются войти в дом. Но руки не подают и дотрагиваться до себя не позволяют. Моментально исчезают за камни. Только следы остаются. Ну, прямо человеческие. Любопытных легенд о вайде и вуйде немало. То обед съели, то провизию утащили. То помешали свиданию влюбленных. Столетние старики помнят множество легенд о вайде и вуйде». Если выкинуть отсюда слова «легенды» и «домовые», то останется реальность. Ее бы надо и со слов стариков записать, и по живому следу исследовать: ведь первым поведал корреспонденту милиционер, который сам на него недавно наткнулся. Теперь милиционеру просветители втолковали, что то был домовой и нить исследования оборвана. Другой пример. Сибирский поэт Н. И. Глазков пересказал в стихотворении сведения якутов о диком человеке — чучуна. Никак не печатали ему этого стихотворения, пока не согласился дать подзаголовок: «Старинная якутская легенда». Тогда пошло. Но от науки тропу отвели.
Вот почему так нужна эта затянувшаяся глава.
8. С карандашом по карте
Огромный, почти буффонадный карандаш, принесенный мне в подарок, в один прекрасный день вздумал изобразить стрелками на карте мира наши сведения о реликтовых гоминоидах. Извивающимися стрелками, чтобы сделать образной идею единства вида — динамику его расселения. Я выбрал за станцию отправления Восточное Средиземноморье: туда указывают древнейшие исторические упоминания — шумеро-вавилонские и вавилоно-египетско-еврейские. А некоторые антропологи там предполагают область возникновения неоантропа («человека разумного»). Но выбор центра условен (античные авторы Ктесий, Плиний писали об очаге подобных существ в Северной Индии), получившаяся же сеть все равно абсолютна. Она словно резюмировала судьбу вида «человек троглодитовый» за десяток тысяч лет.
Человечество расселялось по великим рекам, а его предок отступал по водоразделам.