В разных местах лешего именуют по-разному, например, просто «диконький мужичок», и он вовсе не накрепко увязан с лесом, он же — «полевик», голый, черный, уродливый. И полевик, и полудница замечены преимущественно в полдень, не потому, что жарко, а потому, что время биологической активности этих потаенных соседей людей соразмерно с временем сна людей — ночного и полуденного. Размежевана и среда — палеоантропы в Восточной Европе избирают не только глухие леса, но и топкие болота или зыбкие берега (где находят специфическую кормовую базу). И вот у белорусов, украинцев, великорусов тот же леший, полевик, полудница обретают имя водяного и русалки. Водяной — голый старик, с косматыми волосами, черный или красно-рыжий. И голос у него тот же: хохот, свист, «щекотанье». Женская пара водяному — водяниха, русалка. По словам пинежан, «водяниха имеет большие, отвислые груди и длинные волосы»; да и по всему великорусскому Северу распространено было суждение, что водянихи имеют вид косматых безобразных женщин, с большими отвислыми грудями. Однако в очень многих рассказах русалки обитают вовсе не в воде; у южных великорусов, как и в Белоруссии — это существа лесные и полевые. Они взбираются на ветви деревьев. А у западных славян русалки и подавно не имеют никакого отношения к воде: они обитают в хлебном поле; по тульским и орловским поверьям тоже русалки сидят и бегают во ржи, в конопле. И даже само слово русалка в древности прилагалось и к существам мужского пола, — видимо, оно связано с цветом шерсти: слово «русый» и «рыжий» разошлись поздно, у них в индоевропейских языках общий корень «рос», «роз», «руж». В Восточной Европе многие древние географические названия восходят к этому корню, означавшему тут, вероятно, очаги этих существ. Восточная Европа не богата горами, но в Карпатах тот же самый реальный субстрат преобразован в горных духов, в том числе в предания о «дикой бабе».
И другая группа: домашние духи, и добрые, и злые, но преимущественно охранители дома от других, им подобных. Симбиоз с человеком тесен до предела. Постоялец, гнездящийся в подвале, на чердаке или же в надворных постройках, бесшумен как лунатик, чутко избегает встреч, хотя зимой не может скрыть своих босых мохнатых следов на снегу, изредка его и самого можно подсмотреть. Это все такой же, как и леший, старик, с лохматыми волосами, с телом, покрытым шерстью. У домового (имеющего сотню местных названий) есть и домовиха, она же волосатка, маруха. По ночам домовой навещает гумны, овины и риги с хлебом, конюшни и хлевы, где сосет молоко. Если случится в одном доме или дворе поселиться двум, они ссорятся, враждуют, гонят друг друга. Но уж раз вселившись, этот изощренно приспособившийся паразит за пределы дома или усадьбы не выходит. Его и почитают, как покровителя семьи и хозяйства. Как-то тянет все это не в сказку, а в непроглядное прошлое наше, к давним темным скифам, сосуществовавшим с дэвами.
Всей этой «нежити» не приписывают обычно ни рогов, ни хвоста. «Всякая нежить бессловестна» (Даль). Из всей нашей нечистой силы самым книжным, самым перекроенным и удаленнейшим от прототипа оказался черт.
Как и под сенью христианства на Западе, так и под сенью других мировых религий — индуизма, буддизма, мусульманства и религиозно-философских систем средневекового Китая — живет своей особой жизнью кишащая бездна нечистых духов. Синология (китаеведение), индология, арабистика могли бы принести — и принесут — неоценимые дары, отобрав нужное в наш архив палеоантропологии. Увы, пока что статьи А. З. Розенфельд, С. Пранаванады, Пей Вэнь-чжуна посвящались обратной цели: путем некоторых параллелей доказать, что снежный человек — это давным-давно возникший миф. Пора придет — от этих первых аналогий оттолкнутся, как от пристани, востоковеды новой школы.