Борьба за троглодитов

Мы были явно не готовы допрашивать природу, не расспросив как следует людей, многими поколениями сжившихся с ней. Двухнедельный объезд на предоставленном нашей четверке грузовике и редких пастушьих юрт Восточного Памира, и людных кишлаков в долинах буйных рек Западного Памира — Горного Бадахшана. Какой контраст, какая вакханалия самой яркой на свете зелени, самых сумасшедших кипящих рек! Опросы, опросы — много сведений, в разной мере подернутых стариной и легендами, и всего два очевидца — вполне почтенных человека, утверждающих, что при таких-то обстоятельствах видели гульбиявана своими глазами. В их показаниях, в самом деле, ничего фантастического или преувеличенного. После возвращения на базу мы с А. Л. Грюнбергом предприняли еще один добавочный маршрут в тот приграничный район Восточного Памира Чеш-Тюбе, куда отсылали многие рассказчики; но там мы услышали еще более определенные отсылки дальше на юго-восток, где обитает по наши дни дикий человек, — и это указание стрелки научного компаса, может быть, было самым реальным и даже единственным достижением памирской экспедиции 1958 года. Мы увезли серию достаточно свежих и биологически приемлемых описаний адам-джапайсы и его природной среды от киргизов, перекочевавших из юго-западного Синьцзяна. Стрелка указала туда, и дальнейшие исследования удостоверили, что точно.

В сентябре я оставил Памир. Вскоре разъехалась вся экспедиция. К. В. Станюкович с трагизмом описал последующие месяцы, когда в снегу и вьюге он один, в обществе местных охотников, ринулся в еще одну попытку найти среди окоченевших гор таинственного гульбиявана. Лишь после этого следует горькое: «Прощай, загадка!» Для этого этапа экспедиции не существует ни свидетелей, ни обязательного экспедиционного документа — полевых дневников.

Моя пространная разоблачающая реляция в президиум Академии наук погрузилась в пыль «записок, не имеющих научного значения», а отчет начальника экспедиции удержался на поверхности. Мы встретились, как Ленский с Онегиным, на многолюдном заседании президиума Академии наук в январе 1959 г. Я докладывал теоретические аспекты проблемы, но все собрались не за этим, а на похороны. С. В. Обручев зачитал написанный для него К. В. Станюковичем отчет и итог. Какие странные вещи мы услышали! Оказывается, главный результат экспедиции — обнаружение археологами на Памире памятников палеолита, из чего якобы следует, что «дикий человек» здесь не мог обитать уже десятки тысяч лет в силу биологического закона несовместимости родственных видов на одной территории. Логика требовала бы признать, что уж тем более он не может наблюдаться горцами в Непале. Оказалось далее, что лишь в результате обширных трудов экспедиции на Памире установлен фундаментальный факт: «Экологические условия этой горной страны неблагоприятны для существования здесь крупного примата». Но экологические условия, т. е. природная среда Памира, в том числе обследованных районов, были изучены и описаны задолго до экспедиции, известны ее организаторам, и она не внесла уловимых изменений в прежние познания.

Что же случилось на самом деле? Однажды я сказал С. В. Обручеву: «Я бы не стал заниматься снежным человеком, если бы думал, что это обезьяна». Он ответил: «Я бы не стал заниматься снежным человеком, если бы думал, что это неандерталец, — это неведомая двуногая обезьяна». По преданию, если две грозовые тучи сходятся — грянет гром, засверкают молнии, хлынет ливень. Две совершенно разные и противоположные традиции воплотились в нас двоих и встретились в общем деле. Разрушительная гроза была неизбежна. На авансцене разыгрался фарс, но в глубине сцены — трагедия. Побежденным надо считать того, кто сам предложил ликвидировать и распустить свою собственную комиссию.

6. Будни, познание

Большущая вузовская аудитория, полная необычайно молодых лиц. Очередной «вторник» юных натуралистов Москвы всех выводков. «Сегодня мы послушаем об одном из величайших открытий в истории биологии». Из поросли, воспитанной председателем, многие ныне — далеко пошедшие зоологи. Живой осколок былой русской интеллигенции, вышедшей в естествознание вслед за Базаровым из бунтарства и за мудростью, Петр Петрович Смолин презрел и степени, и список печатных трудов. Взамен избрал поглощение сочинений чужих, открытую лабораторию природы и прямую раздачу любви к ней и знания ее — словно меда обратно из улья по чашечкам цветов — юным головенкам. Проницательный истолкователь дарвинизма. Зоологическая энциклопедия.

«…Об одном из величайших открытий в истории биологии.» Петр Петрович знал ответственность таких слов. Он привел меня к своей пастве после того, как изучил первые два худеньких и несовершенных выпуска «Информационных материалов комиссии по изучению вопроса о снежном человеке» и озарением, подготовленным жизнью, ощутил реальность.