Болтун

Фраза крутилась, увеличивалась и уменьшалась, словно кто-то регулировал громкость телевизионной передачи. А потом я увидел, что оно стоит перед одним из окон. Голова повисла, руки безвольные, как веревки. Оно прошлось мимо под дождем, а девочка все говорила и говорила, что хочет просто умереть.

Я вовсе не был с ней согласен. Жизнь — величайшее сокровище, и я не променял бы ее на спокойствие, которое обещает готовность умереть в любой момент.

Оно снова остановилось, замерло на полминуты, и я смотрел на него, как завороженный. Однажды я так же смотрел на бога Октавии и не мог двинуться. Потом оно вдруг опустилось на четвереньки, рванулось вперед, то ли как почуявшая добычу собака, то ли как брошенная вещь. Движение это было странное, нелогичное, и оттого пугающее.

— Я просто хочу умереть!

В голосе этой девочки не было никакого настоящего желания. Скорее всего она переживала из-за домашней работы или ссоры с родителями, или еще чего-то в этом роде. Это были легкие слезы.

Но сама фраза говорила о чем-то, поэтому повторялась и повторялась, как записанная на пластинку. Октавия потянула меня за руку, и я вспомнил, что нужно бежать. Оно вдруг свернуло за угол, и я подумал, даже страшнее не видеть его. Отчасти мне хотелось последовать за ним. Видимый враг уже не всесилен, по крайней мере не вездесущ.

Вслед нам неслась все та же фраза. Подсказка, подумал я. Но я не чувствовал в ней своего бога. Кто-то другой пытался поговорить со мной.

Я хотел послушать его, но в голове стучала кровь. Теперь Октавия бежала впереди, тянула меня за собой.

— Влево! — говорил я.

— Теперь направо! До конца коридора!

Мы бежали в спортзал. Я рассудил, что там достаточно места для маневра и нет окон. Это значило, что, по крайней мере, оно не увидит нас, а мы его увидим. И у него будет только один способ войти — через дверь. В зале пахло резиной, футболками, нуждавшимися в стирке, и еще чем-то нестерпимо школьным, что и определить было никак нельзя. Я закрыл дверь, перетащил к ней несколько спортивных снарядов, смело встретил критику Октавии.

— Не очень надежно.

— Хочешь скакалкой перевяжу?

Зал был просторный, с ним почти ничего нового не сделалось. Может, ремонт до него не добрался, а может помещение это всегда было вполне сносно. Воспоминания об уроках физкультуры на меня не нахлынули, однако некоторую приятную ностальгию я испытал.

— Эта фраза, — сказали мы с Октавией одновременно, переглянулись, затем снова уставились на дверь. Я сел на мат, запрокинул голову, посмотрел в потолок, но долго таким образом функционировать не смог. Внимание мое снова, как магнит, притянула ручка двери. А если оно придет?

Тогда нужно будет его встретить. Хорошо, что остались еще на земле очевидные вещи.

— Это была подсказка, — сказал я. — Но не от моего бога. Это вообще не его игра. Я совершенно его не чувствую. И все же нам что-то пытаются сказать.

Мы замолчали. Я рассматривал тесак. Свет в его начищенном лезвии закруглялся, превращался в маленькое солнце. Я рубанул им мат, искусственная кожа легко разошлась, явив миру белую набивку.

А потом Октавия вдруг вскочила, принялась ходить из стороны в сторону.

— Аэций, вспомни, как оно выглядело.

— Очень страшно.

— Да, спасибо, но тем не менее. На нем были брюки и свитер. Такая обычная одежда.

— И оно просто использует это тело. Думаю, оно мертво.

— А я думаю, что не совсем! — воскликнула она. Глаза ее засветились неожиданным вдохновением.

— Ты видел, что в его пасти? А помнишь, что говорила Санктина. Об измерениях между мирами, о царствах богов.

Я помнил, даже мог дословно воспроизвести, но Октавия не дала мне этого сделать, продолжила.

— Возможно, это человек, который попал в дыру в мироздании! Он просто хочет умереть!

— Я не уверен, что ему в этом можно помочь.

— Я думаю, он и сам этого не знает. Просто хочет!

Он говорила с восторгом маленькой девочки, решившей непростую задачку. Или студентки, которая сумела обосновать свою научную работу надежным образом.

А потом до нас обоих дошел весь ужас этой ситуации. Это даже не было существо. Точка в пространстве, проглотившая человека с его судьбой, его душой, его звездами. Оно выскребло его, выскоблило, а тело осталось. Не больше, чем костюм. Оно использовало его, чтобы передвигаться и пожирать. Разумное настолько же, насколько коацерватная капля.

А душа того человека была вокруг нас.

Октавия подошла ко мне, обессиленно села рядом. Я думал, что если узнать, что это такое, станет легче.

А на самом деле стало даже страшнее.

— Никогда ни о чем подобном не слышал, — сказал я. А потом подумал, может этого на памяти моей не было. В Бедламе всегда пропадало множество людей. Отчего бы и такому способу не существовать. Этого уже никто знать не может. А если и мы тоже никому не расскажем?

Октавия вдруг крепко взяла меня за запястье. В другой ее руке был нож. Она вся дрожала.

Я сказал:

— Мы убьем его. То есть, не то чтобы выйдем на охоту прямо сейчас. Подождем его здесь, а потом убьем.

Она сказала:

— Если только это возможно.

И тут же засмеялась:

— Зато мы нашли дыру в мироздании.