Болтун

Она откинула вуаль, и люди в зале проявили себя по-разному — кто-то отвел взгляд, кто-то подался назад, кто-то наоборот уставился внимательнее. Но в одном они были сходны — каждый слушал.

— Я не думала, что могу нечто изменить. Я просто человек, я одна из множества, мои предки жили так, и их предки жили так. Кто я такая, чтобы стать кем-то лучше, счастливее? Я думала, разве я достаточно хороша, чтобы позволить себе что-нибудь другое? Знаете, стать преподавателем в университете или уехать в большой город. Или выйти замуж за преторианца. Или зайти в принцепский ресторан. Да хотя бы отдать свою дочь в частную школу. Знаете, все эти вещи очень простые. Даже слишком простые.

Примеры, подумал я. Равенства и неравенства. Уравнение.

— Мы просто живем, позволяя себе подумать иногда, с чего бы это принцепсы и преторианцы возомнили, что могут обращаться с нами как угодно. На кухнях мы обсуждаем, как ненавидим их всех, а потом молимся нашим богам, чтобы они не отбирали наши дома и детей. И мы не знаем, что нас много. И ничего не делаем, потому что слишком дорожим тем немногим, что у нас осталось.

Голос у нее был звучный, она была искренней, но очень спокойной, изо рта ее вырывались не слова, но почти металл. Она читала их откуда-то, из книги своей души, наверное, если уж прибегать к видавшим виды, пыльным сравнениям.

— Я думала о своей жизни, как о временной трудности, — сказала Дейрдре. — Нужно только потерпеть, а затем я отправлюсь к моей богине, и она простит мне все и прижмет меня к своей груди. Я не считала нужным делать хоть что-то, чтобы жизнь стала другой. Пока не встретила этого человека.

Она указала на меня, и мне показалось, что сейчас разверзнется потолок, а за ним и небо, и молния ударит прямо в меня. Я сделал шаг назад, но Дейрдре смотрела на меня так внимательно, что следующие два моих шага были направлены к ней.

— Он научил меня тому, что нельзя просто смотреть, как проходит твоя жизнь. Что иногда важнее действовать для того, чтобы сделать мир хоть чуточку чище. Что вокруг достаточно мразей, но на любую мразь найдется свой герой.

Голос ее стал еще жестче, и я понимал, что интонация эта обращена ко мне. Я вышел и встал рядом с ней. Двумя руками я сжимал чемодан — ни дать, ни взять неуверенный в себе мужичок в очереди на собеседовании.

Никто, ничто.

Но Дейрдре представляла меня кем-то.

— Бертхольд — мой друг, и я рада, что наши дороги пересеклись. Он научил меня тому, что даже один человек может помочь десяткам других. Он научил меня тому, что все мы можем не только измениться, но и изменить. Он убивал людей, которые с точки зрения закона не сделали ничего ужасного. Но они лишали домов, детей, свободы таких же варваров, как вы. Они были опасны в том смысле, что чувствовали себя вправе делать что угодно со всеми нами. И он уничтожал их, как уничтожают бешеных собак.

Я вынимал их, как вынимают шестеренки из механизмов.

— Он боролся за вас, оставаясь невидимым. Его считают серийным убийцей, и это помогает ему оберегать вас ценой собственной жизни. Если каждый из нас найдет в себе силы сделать все возможное, несмотря на страх, представляете, каких результатов мы можем добиться? Вместе.

Это все не было про меня, я растерялся.

— Теперь я хочу, чтобы он рассказал то, что хранил в своем разуме все это время, пока его считали легендой.

Мальчишка, жевавший жвачку, спросил что-то, но я не расслышал его слов. Если бы Дейрдре не повторила, я бы так и не узнал, что он сказал.

— Как вы поймете, что это он? Тут все просто. Во-первых, лицо его уже кажется вам знакомым, неправда ли? Его портрет вы видели в газетах. А во-вторых, вы ведь знаете, что за отметки он оставлял на мразях, которых уничтожал. Что он забирал у них. Впрочем, почему бы нам всем не спросить у него?

Дейрдре отошла назад, и это было равносильно тому, что она вытолкнула бы меня вперед. Я оказался перед всеми и совсем один. У меня был только чемодан, и больше всего мне хотелось закрыть им лицо. Я откашлялся, потом вздохнул. Раскрыл чемодан и поставил перед собой. Глаза в дешевой выпивке, страшненькие коктейли, мои сокровища, потерявшие ценность, предстали перед всеми.

По залу пронесся шепот. Я понял, что это не слишком хорошее начало. Мне не хотелось смотреть на Дейрдре. Я снова откашлялся и сказал:

— Я делал это исходя из моих убеждений.

Я достал речь, понял, что она глупая и лживая, бросил ее в оркестровую яму и осознал, что у меня в голове ни единой мысли.

— Убеждениям, — повторил я. — Да.

Мальчишка, спросивший обо мне, засмеялся. Я его понимал. Я и сам засмеялся. Это было просто божественно неловко. Затем дверь снова распахнулась, я принял этот факт с восторгом, он позволил мне помолчать еще некоторое время. Часть меня даже желала прибытия полиции.

Но пришел Дарл. В зубах у него была зажата сигарета, выражение его лица излучало равнодушную самоуверенность. А за ним следовала Хильде.