Большой облом

– Хорошие вопросы задаешь, товарищ коп! В том-то и дело, что нет. Ребята даже сами намекать стали, мол, не угодно ли защитничку звякнуть, обстановочку доложить? А он им на это просто так отвечает: «Зачем он нам нужен? Только мешать будет. Вы, говорит, я вижу, ребята толковые, сами разберетесь. Если, конечно, захотите…» Нет, ты понял? Если, говорит, захотите! – и дежурный, не справившись с чувствами, вновь восхищенно покачал головой.

– Вижу, приглянулся он вам, – заметил Рябько. – Что ж вы его под залог не отпустили?

Дежурный помрачнел, потянулся к телефону, буркнул что-то в трубку, помолчал, вернул трубку на место.

– Угря из прокуратуры знаешь?

– Еще бы! Сегодня про холяву и гамбургский счет соловьем у нас разливался…

– Во-во, он самый. Приперся со следаком, лапу на дело наложить пытался. Не вышло. Тогда совет дал. Толковый. А подсадите-ка вы, говорит, этого героя к тем чернопопеньким, которых он вчера в «Амфитрите» уделал. Мол, заодно и выясним: был сговор, не было сговора. Может, говорит, и национальность попутно определим. А то я краем уха, говорит, слыхал, что «смежники»[35] этими хлопцами очень заинтересовались. Простая, говорит, логика: коль по-русски ни бум-бум, значит, из дальнего они зарубежья…

– Подсадили?

– А куда денешься? Два раза подряд ему не откажешь. Он наверняка с этим сюда и перся, а следака так, для понта с собой прихватил. Хитрозадый товарищ…

– Ну и?

– Ну и, – грустно передразнил дежурный. – Сидим, ждем-с, аппаратуру казенную гоняем, тараканьи бега пишем.

– А дело кто ведет, Мамчур?

– Так точно, Мамчур. Ежели тебе требуется лично Игорька допросить, то придется проявить уважение к товарищу капитану…

– Это как, с водочкой-селедочкой, что ли?

– Можно и с ней. Но лучше с коньячком. Наполеона он любит – страсть! Но и «Ахтамарчиком» ереванского разлива тоже не побрезгует…

– А если мне только копия с протокола допроса нужна, тогда как?

– Тогда не знаю, не знаю, – улыбнулся дежурный улыбкой лукавой, настораживающей. – Это ж такая мелочь, что можно и полюбовно решить, а можно и месяца два дожидаться пока в рабочем порядке из нашего ведомства в ваше перешлют.

– Узнаю родимые порядки, – не сдержал сарказма Рябько.

– А то у вас, в вашей мумиусыпальной полиции другие, – не поскупился на ответную любезность дежурный.

– В какой полиции? – вздернулся полицейский.

– В муниципальной, а что? – едва не свалился со стула от недоумения милиционер.

– Да так, ничего, послышалось… Аргутинов-то хоть у себя или тоже на обеденном перерыве?

– Аргутинов у нас трудоголик, времени зря не теряет, почитай круглые сутки с наркоманией воюет. И, кстати, очень не любит когда ему мешают…

– А ты все-таки звякни ему. Скажи, что Сергей Рябько спрашивает. По десятиминутному делу…

– Ну, если только дело государственной важности, – пробормотал дежурный, берясь за трубку внутреннего телефона.

– Товарищ капитан? Это дежурный по отделу старший лейтенант Ферапонтов беспокоит. Тут у нас гость из конкурирующей фирмы… Да-да, из полиции… Он самый. А как вы догадались? Ах, в окошко увидели. Тогда ничего, тогда бы и я догадался…

– Второй этаж, кабинет номер двадцать четыре, – сухо сообщил дежурный, кладя трубку на рычаг. И, не сдержав легкой обиды, все же позволил себе проворчать вслед удаляющемуся Рябько, что, мол, мог бы и не темнить, сразу сказать, что ты тот самый мент, с которым Аргутинов вместе в Штатах стажировался…

В тесном кабинете, заставленном крепкой казенной мебелью, находилось четверо: сам Аргутинов, два лейтенанта и какой-то молоденький паренек, очевидно, задержанный либо подследственный. Аргутинов встал, пожал руку, молча указал на стул в торце своего стола, наискосок от задержанного. Вид у капитана был как всегда непроницаемый, чего нельзя было сказать о его помощниках, смотревшихся несколько озадаченными и нервными. Паренек на их фоне казался воплощением легкомыслия и беспечности: эдакий голенастый, кадыкастый, и, по всему видать, языкастый д’Артаньян накануне своего выезда в Париж, к местам будущей боевой славы. На наркомана он не походил, хотя кто их, торчков, разберет…

Аргутинов сел, заглянул в бумаги, пошелестел, нашел искомое, произнес, не поднимая головы:

– Давай, Владимир, продолжим вот с этого места, цитирую:

«Когда общество так называемых нормальных людей справится с наркоманией, пьянством и табакокурением, оно примется за тех, кто неправильно питается, неправильно мыслит, неправильно чувствует». Конец цитаты.

– Господин капитан, – сказал паренек неожиданным басом, – может, вы нас представите сначала? Кстати, это соответствует Женевской Конвенции…

– Володя, не наглей, – строго сдвинул брови на переносице Аргутинов.

– А, понимаю, – усмехнулся Володя, – каждый имеет право хранить свое инкогнито от сглазу…

– Рябько моя фамилия, – скривился Рябько, найдя шутку плоской.

– С мягким знаком или без? – оживился паренек.

– А тебе какая разница? – удивился один из лейтенантов.

– Да, в общем-то, никакой, но хотелось бы все же знать, чему обязан человек своей звучной фамилией: оспе или…

– Белобородов! – прикрикнул капитан.