Болевой порог

Он не знает, что до четырнадцати лет я обходилась без копиров, без метаморфных алгебр, понятия не имела об инфинитивных тубулярах. Но шлялась по этой самой улитке куда хотела и как хотела, руководствуясь одними лишь зверушкиными инстинктами. Мне и в голову тогда не приходило, что мир может быть устроен как-то иначе. Я чувствовала его, как обычные люди чувствуют запах и цвет. Хотя нет, точнее будет сказать: я сохраняла равновесие в материальном четырехмерном пространстве точно так же, как сейчас могу ориентироваться в трех измерениях, не падая на каждом шагу и не испытывая тошноты из-за сбитого с толку вестибулярного аппарата. Забавно: во внутреннем ухе есть своя «улитка», а само означенное ухо иначе называется «лабиринтом»… Так вот: подземные уровни планеты Мтавинамуарви представляют собой четырехмерный лабиринт в контексте улитки Гильдермана. Я выросла внутри этой улитки.

Но, повзрослев, все утратила.

Мне нужно вернуться туда.

Федор Гильдерман жил в позапрошлом веке. Он был русский и занимался тем разделом математики, в котором никто, кроме него, не смыслил ни черта. Джентльменский набор признаков городского сумасшедшего. Неудивительно, что он покинул этот мир в бедности и забвении, успев лишь обозначить контуры того, что иногда называют «пространством математических абстракций Гильдермана» и часто путают с пространством Мизнера, хотя между ними ничего нет общего, кроме нескольких технических допущений. Наверное, ужасно сознавать себя единственным представителем вида, когда никто во всем мире, кроме тебя, не может считывать квадранты координат с инфинитивных тубуляров! Или же, наоборот, это наполняло его гордостью за свою инакость?

Сейчас-то все иначе. Ансельм, Детлеф Юнвальд, Хейн Царгер… Марк Фрид… да вообще все, кто меня окружает в математическом сообществе Кампуса, могли бы говорить с Гильдерманом на его собственном языке. А вот я могла бы даже провести его по созданному им пространству за руку… Пока меня оттуда не украли.

Внутри меня до сих пор прячется одинокая маленькая девочка. Когда-то она разгуливала по лабиринтам мертвой планеты. Она не знала, что такое страх, и никогда не сбивалась с пути. Но во взрослом теле она заблудилась. Теперь она сидит в темном уголке и злобно молчит. Она бы плакала, да не умеет.

Я неудачница. Неудачница.

Мой личный Мефистофель. Зеркала

— Ты должна научиться любить себя, — говорит доктор Йорстин. — Любить свою уникальность, а не пытаться сравнивать с другими. Поверь, у всех есть недостатки. Даже у того, кто кажется идеальным.

— Я стараюсь. Но меня хватает лишь до первого зеркала.

— Дались тебе эти зеркала! И кто их только выдумал? Сколько нервических расстройств никогда бы не получили своего названия и номенклатурного номера, если бы никто не знал, как он выглядит… Подозреваю, само понятие «субъективного» изменило бы свое содержание. — Он на минутку задумывается. — На эту тему стоило бы пофантазировать.

— Эй, эй! — притворно нервничаю я. — Кое-кто еще никуда не ушел, док.

— Я помню, дитя мое… Вот тебе еще одна причина твоей внутренней нестабильности. Ты не слишком-то благоволишь собственному отражению в зеркале, и в то же время тебя выводит из равновесия твоя мнимая эмоциональная глухота. Тебя окружают люди, которым, как ты подозреваешь, ниспослан дар чувствовать ярче, глубже и свободнее. Ты испытываешь эмоциональное одиночество…

— Но при чем тут зеркало?!

— А при том, что тебе следовало бы прекратить искать в своих ближних кругах собственные отражения. Из людей получаются неважные зеркала.

— Я не ищу. А если все же ищу… может быть, в этом и кроется причина моей ненормальности?

— Право, стоило бы засандалить тебя куда-нибудь в английскую глубинку. Нет, лучше в Лондон, и не просто в Лондон, а в Вестминстер. Традиции, манеры, хороший тон… Уж там ты смогла бы оценить пределы своей эмоциональной открытости! Возьму на себя риск задеть твои чувства…

—.. которые все едино дремлют!

— …но ты не уникальна. Ты одна из нескольких миллиардов. Ничто не препятствует тебе потратить какое-то время на поиск во всем себе подобных. Существует прекрасный шанс, что это странное предприятие увенчается успехом. Ты, несомненно, обнаружишь пару сотен граждан Федерации с эмоциональным спектром, аналогичным твоему. Возможно даже, что среди них окажется пара-тройка молодых белокурых женщин по имени Антония Стокке-Линдфорс. Но стоит ли? Жизнь — это предмет, который заслуживает лучшего применения.

— Доктор, вы меня не слышите. Я не хочу быть тем, кто я есть. Я не выбирала себе такую участь. Понимаю, сейчас вы скажете, что никто не выбирал. Но я устала. Слышите?

Устала от собственной пустоты. Внутри меня серая пустота, там ничего нет. У всех есть, у этих ваших англичан есть, просто они не выставляют напоказ. А мне нечего предъявить. Я пустая.

— Это не так, дитя мое. Это не так.

— А как? Я не способна любить. Обладать — пожалуй. На какое-то время, пока предмет обладания мне не надоест. А он надоедает очень скоро. Знаете, сколько у меня было любовников?

— Знаю, — отвечает он почти торжественно.