Болевой порог

Медведь Алендифф женился. Вы будете смеяться, но на Пышке… да-да, Пышка Петроски, та самая, что говорила, будто на самом деле она — самка богомола и при виде мужиков у нее начинают чесаться клешни… впрочем, эта тема себя покуда не исчерпала, подождем — увидим, как там у них стерпится-слюбится, но на встрече Медведь гладил Пышку по заднице, а та млела и таяла, как тогда, ну, вы все помните, на Красном Зефире… не тот Зефир, где у нас постоянная колония, полтора миллиона живых душ, как одна монетка, и три поколения туземцев, а Красный Зефир, что в системе Самара-Ухура… Самара, черти бы вас побрали, а не Ньота, не путайте всеми обожаемый вымышленный мир «Звездного пути» с реальным и не таким уж привлекательным… когда тамошний автократор поднес ей ожерелье из черного горного коралла толщиной с бычью ногу… у них там кораллами принято называть кристаллизующиеся останки местных моллюсков, каковые моллюски имеют обычай таскать свои задницы по склонам гор туда и обратно, обратно и туда, а в процессе этого захватывающего времяпрепровождения питаться чем небеса пошлют, размножаться и дохнуть… цены этому ожерелью не было вовсе, но автократору было начхать, тем более на взаимность рассчитывать ни так ни эдак не приходилось хотя бы по той причине, что Пышка Петроски оснащена парными конечностями и молочными железами, а головой, вопреки ожиданиям, всего одной, тогда как у обитателей Красного Зефира, что в системе Самара-Ухура, вместилищ для мыслительного аппарата наличествовало как раз два… кроме специальных случаев, когда три… а конечностей и прочих украшений физической оболочки — не менее шести, но телесное изобилие второго навигатора Изабеллы Петроски, а в особенности задница… та самая, на которой отныне официально дозволено возлежать мохнатой деснице Медведя Алендиффа… не могли оставить в равнодушии взыскательные взоры братьев наших по разуму. Луис Энрике дель Сарто, более известный как Красавчик Рико, неудачно высадился на Джерманотте, разбил посудину, и сам побился, и теперь отращивал себе новые ребра, бедренную кость и плечо, весь закованный в белые доспехи, что делало его похожим на какого-нибудь дивовидного персонажа из детского комикса про властелинов галактики, ему бы лежать или сидеть сиднем подальше от людской суеты, пока не сформируется утраченное и не срастется разрушенное, но куда там, разве же можно пропустить сборище в «Планетоидах»… все зашумели, задвигались… «Да как же ты умудрился… там же кладбище, болото, мертвая зыбь… детишек обучать пилотажу!.» (Здесь Джильда бросила короткий испытующий взгляд в мою сторону, обиженной реакции не обнаружила и продолжила дозволенные речи.) Красавчик же Рико воздел целую длань, призывая к вниманию, и разъяснил, как именно умудрился и почему. «Не так нужно было, не так!» — заорали со всех сторон. «А как? Ну объясни как, если такой умный, а у меня двести тонн полезного и бесполезного груза, атмосферные потоки, и все это хозяйство булькает, переливается и бьет в борта!.. Я весь экипаж на орбите оставил в катере, в одиночку пошел книзу…» — «Храбрец, мать твою в гравигенную секцию, нужно было второго навигатора прихватить, кто там у тебя второй?» — «Джимми Питкерн». — «А… понятно… дурного не скажу, но в одиночку и впрямь разумнее…» — «Распутин меня вытащил, умница, хитрец, штукарь, такой между дождевых струй проскочит… где он, кстати?» Загоготали, зашевелились, рыскнули по углам. «Здесь он, с какой-то девахой незнакомой… Гриша, как зовут-то подружку?» — «Не ваше дело, бесстыдники, напутали девушку своим ревом и не называйте меня при ней Распутиным, она вашего фольклора не в курсе!» — «А кто же ты есть, как не Распутин?! Зовут Григорием, борода черная, нрав дикий, русский…» — «Григорий Ефимович Капустин, прошу впредь при дамах именовать так и только так…» — «Да кто ж такое выговорит в трезвом-то состоянии?!» — «Распутин, не морочь братьям-звездоходам непарные головы и парные не парь, двигай ко мне по траектории светового луча, сам-то я до тебя нескоро доберусь в своей скорлупе… хочу выпить за твое умение, за твой кураж… и девочку свою прихвати, я ей про тебя такого порасскажу, а отбивать не стану, нынче не мой день, будь спокоен, не в лучшей я форме…» Кто-то подхватил про лучшую форму и спросил, почему не видно Куно Харденбурга, вот уж кто из пижонов пижон, без галстука и в сортир не наведывается. Все в единый момент приутихли, переглянулись и повели глазами долу. «Что я сказал не так?!» Хотя и без того уже все было понятно. Короткий вопрос: «Где и когда?» — «На позапрошлой декаде, система Угерхарнесс. Удаленность — сто восемьдесят два парсека. Вышел на своем „Эфиальте“ из казуального портала в пылевом облаке, поднял защиту с задержкой… ему бы обратно нырнуть в портал, пока не закрылся, и уйти на базу, ремонтироваться, а он пошел на посадку… везунчик, сорвиголова, понадеялся на удачу… сгорел, как китайский фейерверк». — «Вот дурак-то», — проронили без злобы, без осуждения, с одной лишь досадой. Выпили молча, не чокаясь. И уже зазвучало по углам: «Не так нужно было, не так…»