Особенно сильно я ощутила эту тревогу, когда однажды на наших глазах трамвай насмерть сбил человека. Мы стояли на тротуаре и дожидались зеленого света, чтобы перейти улицу, а этот мужчина (по-моему, он был пьян) просто шагнул на рельсы. В такой ситуации и Шумахер не успел бы затормозить. Разве что объехать. Но это, повторяю, был трамвай. Раздался тупой удар, и человек, пролетев по воздуху несколько метров, упал к нашим ногам. Я сразу подумала, что он уже мертв и от страха вцепилась в руку Ивана. А он мягко меня отстранил и присел на корточки перед этим беднягой. Он присел перед ним на корточки и положил свою левую руку ему на грудь, а правую на испачканный кровью лоб. Толпа возбужденных происшествием людей окружила нас. Но совсем близко никто не подходил. Все просто стояли и смотрели. Кто-то вызвал «скорую помощь» и милицию. Но «скорая» не понадобилась.
— Встань, — тихо сказал Иван.
И человек открыл глаза и сел, недоуменно оглядываясь по сторонам. Сначала сел, а затем легко поднялся на ноги. Выглядел он совершенно целым и невредимым.
— Пойдем, — Иван взял меня за руку. — Сейчас начнутся всякие расспросы, а я этого не люблю.
И мы ушли. Никто не пытался нас остановить. И только спасенный Иваном мужчина растерянно глядел нам вслед, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное.
Это случилось на девятый день нашей жизни с Иваном. Ранним утром. Я спала, рядом спал мой Иван, и кто-то третий пристально смотрел на меня. Сквозь тонкую пелену сна я всей кожей чувствовала этот изучающий тяжелый взгляд. Нужно было просыпаться, чтобы окончательно уяснить для себя природу данного ощущения, но просыпаться почему-то было страшно.
— Г-голубки, — произнес чей-то звучный бас.
От испуга я открыла глаза.
Посреди комнаты, глубоко засунув руки в карманы широких штанов, стоял человек и пристально разглядывал нас.
Я осторожно повернула голову. Иван продолжал безмятежно спать.
— Кто… кто вы такой?
— Это сейчас не имеет значения, — хмыкнул незнакомец.
Он стоял спиной к окну, в которое ломилось утреннее солнце, и я не могла как следует рассмотреть его лицо.
— Будите своего… друга, — сказал он. — Я вас жду на кухне.
Повернулся и вышел.
Я накинула халат и растолкала Ивана.
— Что… что случилось?
— Не знаю. Там, по-моему, к тебе пришли. Не знаю, уж каким образом он проник в квартиру…
— Ко мне?!
— Мои друзья имеют обыкновение звонить в дверь или стучаться, а не пользоваться отмычкой. И вообще я его первый раз вижу.
— Погоди, — Иван приподнялся на локте, как бы прислушиваясь к чему-то.
— Да, — вздохнул он. — Придется идти.
В кухне незнакомец свободно развалился на стуле и прихлебывал херес из подвалов испанского короля. В руке его дымилась сигарета.
— Хорошее вино, — похвалил он, увидев нас. — Когда это ты, интересно, научился разбираться в винах? Присаживайтесь.
Мы послушно сели, и я как следует его разглядела. Высокий блондин с довольно приятными чертами полноватого лица, которое, впрочем, портили светло-голубые водянистые глаза и сероватого нездорового оттенка кожа. Цветастая рубашка болталась на широких плечах, и какой-то горьковатый миндальный, вызывающий смутное беспокойство запах, смешиваясь с ароматом хереса и табачным дымом, исходил от него.
— Как ты меня нашел? — хмуро осведомился Иван, протягивая руку и наливая себе из бутылки, стоящей посреди стола.
— Трудно было, — усмехнулся блондин. — Но я постарался.
— Он послал тебя?
— Скорее, он дал себя уговорить послать меня.
— Кому дал?
— Мне, кому же ещё.
— С чего бы это?
— С чего бы это что?
— С чего бы это он дал себя уговорить, и с чего бы это именно ты его уговаривал?
— Ну… ты все-таки его сын. А почему я… Мой каприз, скажем так.
— Каприз? Что-то не верится. Какой у тебя может быть каприз?
— Как раз у меня и может быть. Это ваши… Но ты, разумеется, прав. Дело не в капризе. Просто все должно быть, как… должно. Со мной все ясно. Я — противник. А вот ты…
— Я просто трус.
— Послушайте, мальчики, — не выдержала я, — может быть, все-таки объясните, в чем дело? В конце концов, это мой дом.
— Мадам, — любезно осклабился блондин, — мой вам совет: не лезьте в это дело.
— Я вам не «мадам»!
— Ну хорошо, — охотно согласился он. — Пусть будет мадмуазель.
— Он прав, Света, — вмешался Иван. — Тебе лучше поменьше знать о наших делах.
— Криминал, что ли?
Блондин гулко захохотал и поперхнулся вином.
— Не беспокойся, — грустно улыбнулся Иван, — тебя это не затронет никоим образом.
— Да уж, — подтвердил блондин, откашлявшись. — Но мы отвлеклись. Если ты считаешь свой поступок поступком труса — твое дело. Я склонен думать иначе.
— Естественно.
— Будь добр, не перебивай. Ты просто сделал выбор. У тебя был выбор, и ты его сделал. Конечно, никто не мог и предположить, что ты изберешь этот вариант. Такого никогда и нигде раньше не случалось. И ни с кем. Самое смешное заключается в том, что твой поступок не подлежит наказанию. Он неподсуден. Ты не пошел наперекор. Ты пошел по-другому.
— Я сбежал.
— Ну и что? Я бы тоже сбежал на твоем месте.
— Ты — не я.