Бои местного значения

Работа Власьеву предстояла несложная. В конце длиннейшего, чуть ли не в полверсты, коридора располагалась туалетная комната на шесть кабинок и курительная при ней, неистребимо пропахшая хлоркой и прогорклым табачным дымом.

Всего и дел, что отковырнуть стамеской окаменевшую замазку двойных оконных рам, выглянуть в глухой внутренний двор, огражденный с трех сторон высокими брандмауэрами доходных домов, а с четвертой — выходивший к обставленной мусорными ящиками подворотне на Банковский переулок, из которого, в свою очередь, можно было выйти и на улицу Кирова, и в путаницу здешних переулков, пристойных средневековой Бухаре, и на Чистые пруды тоже.

Перегнувшись через подоконник, Власьев заколотил молотком массивный изогнутый костыль в щель между брусками тесаного камня рядом с окном, затянул вокруг него конец веревки надежным рифовым узлом, остальной моток сбросил вниз. Здесь ее и днем трудно было бы заметить, а уж сумрачным вечером, желтоватую на грязно-буром.

Сделав главное дело, поширкав, для убедительности и на случай чего, рубанком по косякам двери здесь и в женском клозете напротив, загребя ногой небрежно стружки к стене, Власьев быстро поднялся по боковой лестнице на третий этаж, где и располагался кабинет наркома Шестакова. Там тоже было почти пусто, только в эркере на пересечении двух коридоров курили и о чем-то оживленно беседовали трое мужчин обыкновенного облика советских служащих, пренебрегающих специально отведенным для этого местом.

Старший лейтенант мгновенно напрягся. Не есть ли это засада чекистов? Во внутреннем кармане пальто у него имелся привычный «наган», но успеет ли он его выхватить, если потребуется?

Однако чиновники не обратили на него совершенно никакого внимания. Ну, плотник и плотник, пусть ходит, если нужно. Лишь бы не подслушивал, о чем они на досуге разговорились невзначай.

Приемная наркома, которую нельзя было спутать ни с каким другим кабинетом из-за ее высоких двойных дверей, была приоткрыта. Власьев и в нее вошел по-хозяйски, якобы осматривая подлежащие ремонту объекты. Секретарши на месте, разумеется, не было, пишущая машинка на столе прикрыта черным фанерным кожухом, а на двери тамбура, непосредственно ведущего в наркомовский кабинет, скромно свисала на веревочке сургучная печать.

Снять ее, в случае необходимости, а потом пристроить на место без всяких следов вмешательства, ничего не стоило, Власьев убедился в этом за пару секунд, стоило лишь приподнять печать и взглянуть на нее сзади.

Осмотрел все, что требовалось, и спустился вниз.

— Че эт ты так быстро? — удивился вахтер.

— Да там и работы-то, — махнул рукой Власьев. — Стоило и звать. Любой дурак с рубанком за десять минут бы управился. А то надо же, шум подняли — езжай в наркомат, вызывают, двери перекошены, окна не закрываются. Тьфу, — Власьев очень натурально сплюнул и снова достал папиросы.

— Непременно — нового начальника ждут. Кто его знает, какой окажется. Может, как раз из-за кривых дверей и раскричится. — Вахтер еще подумал, стоит ли откровенничать с малознакомым, и все же сказал, не в силах удержаться: — Они-то, наркомы, думаешь, чем лучше нас с тобой? Тоже. Сам небось то плотником был, а то лекальщиком, вот и замечает поперед всего, что ему по старой специальности известно. Я их столько пересмотрел, начальничков-то.

На том и расстались два русских человека, с разных полюсов, но одинаково оценивающие нынешнюю власть.

Шестаков ждал Власьева, уже несколько нервно прогуливаясь по узкой, протоптанной среди сугробов дорожке между станцией метро и собственно Чистым прудом.

Теперь начиналась его сольная партия. Да и не Шестакова даже, он все отчетливее это понимал, а все той же новой личности, которой он с охотою подчинялся, пытаясь лишь понять, диалектический ли переход количества в качество с ним случился, или, может быть, имеет место не философский, а чисто медицинский случай. И, что примечательно, ощущение в себе еще одной ипостаси, которая умеет и может делать то, что он всегда и сам бы хотел, но или не решался, или, ну просто не получалось, радовало бывшего наркома.

Власьев, по диспозиции, отправился «домой», а Шестаков, одетый в свое единственное штатское пальто, длинное, драповое, с широким каракулевым воротником и такую же шапку пирожком, делающими его похожим на заслуженного артиста или члена Союза писателей, не спеша пошел к стоянке такси возле Красных Ворот.

По дороге заглянул в небольшой, но чистый ресторанчик на Тургеневской. Выпил в буфете рюмку водки, закусил балычком. Не потому, что хотелось выпить, а чтобы запах был, без чего убедительно не сыграть предстоящую роль.

На стоянке, среди многих машин, почти что тщетно ждущих пассажиров, выбрал длинный кремовый «ЗИС-101». Такие машины, как говорили — по личному приказу товарища Сталина выпустили на улицы, чтобы каждый трудящийся видел — коммунизм на подходе, и будь ты хоть гнилой интеллигент, хоть слесарь с завода «Шарикоподшипник» — можешь сесть в эту машину и не хуже члена правительства прокатиться по столице первого в мире и так далее.