Бои местного значения

Дёринг пробыл в роте больше двух дней. Его сразу надо было отправить, но старшина нашел ему работу — ремонт прошитого автоматной очередью мотоцикла. Пленный усердно трудился, старшина не отходил от него. Мотоцикл с коляской — давнишняя мечта старшины. Из кустов, где шел ремонт, уже доносилось ворчанье мотора, и старшина показывался оттуда с радостным лицом. Потом он объезжал своего «коня», на которого сел впервые. Мотоцикл плохо пока что его слушался. Но Бочкарников был не из тех, кто пасовал перед трудностями. Наблюдая за ним, я рад был, что наконец его мечта сбылась. А Тесля, глядя на возню с мотоциклом, твердил, что он как казак предпочитает коня, а не железку.

На третий день старшина пришел ко мне и завел издали разговор о том, что Дёринг — это не аптекарь, а рабочий и что пленный просит дать ему наше солдатское обмундирование, а свое лягушачье он хочет сжечь.

— Сам как думаешь? — спросил я его. — Можно это делать?

— Вроде бы нельзя.

— А зачем тогда спрашиваешь?

— Малый он неплохой. Работяга. Бутерброды ел только с картошкой, даже телефона дома не имел, а в пивнушке хоть и просиживал вечерами, но пил только воду и играл в карты.

— Быстро он тебя разжалобил. Смотри, чтобы до Тесли не дошло, а то задаст он тебе вопрос на политинформации: что фашисты натворили у нас? Что будешь отвечать?

— Товарищ капитан, все понятно.

— Если понял, то немедленно отправь пленного в штаб полка.

— Есть!

Старшина приложил руку к пилотке, повернулся через левое плечо, как положено военному, и направился к мотоциклу, у которого возился немец.

Я глядел на Бочкарникова — этого приземистого крепыша в выгоревшей на солнце и пропитанной насквозь солью гимнастерке, на его неторопливую, размеренную походку, которой он уверенно шел все четыре года войны — мне хотелось остановить его и сказать: «И какая же у тебя добрая душа, русский солдат!»

38

После разгрома группировки фашистских войск юго-восточнее Берлина, в районе Хальбе, полки дивизии стремительным маршем продвигались к Эльбе. Стрелковые батальоны, посаженные на автомашины, артиллерийский полк, грузовики с боеприпасами неслись по широкой автостраде на запад. Шоферы, почуяв под колесами гладкое широкое шоссе, выжимали из своих старых ЗИСов все возможное и невозможное. Безотказные автомашины, исколесив вдоль а поперек фронтовые дороги от Москвы до Берлина, теперь катились к своей последней фронтовой стоянке.

На марше раздавали отпечатанный приказ Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И. В. Сталина № 357 от 2 мая 1945 года.

За ликвидацию немецких войск юго-восточнее Берлина, — читал я в нем, — всему личному составу нашего соединения, принимавшему участие в боях, объявлена благодарность.

Разноязычные толпы узников, освобожденных из лагерей Красной Армией, шли по автобану, восторженно приветствуя нас. А мы спешили к Эльбе, на западном берегу которой уже разъезжали на своих «джипах» американцы.

Удивительная погода стояла в те дни в центре Германии. Все кругом оделось в белый весенний наряд. В непривычной тишине цвели сады, фруктовые деревья у дорог, полевые цветы. В белый цвет капитуляции оделись и все немецкие города и деревни, встречавшиеся нам на пути.

Штаб дивизии и ее тылы подтягивались в небольшой, чистенький городок на Эльбе. Здесь не было боев, и городок оставался целым и невредимым. На улицах ни души. Только из окон, из-за плотных штор, на нас украдкой смотрели испуганные лица немцев. Конечно, им было на кого смотреть. Советский солдат шагал по Германии, вышел к берегу Эльбы.

Последний раз солдаты окапывались, устраивались поудобнее, перевозили боеприпасы дивизии ближе к боевым порядкам полков. Вместе с начальником артиллерийского снабжения дивизии майором Добровольцевым мы выбрали место в громадном саду на окраине городка, где можно было сложить снаряды, мины, патроны, гранаты, винтовки, пулеметы и многое другое снаряжение. Все, что мы возили с собой на всякий случай.

Территория сада и капитальных парников, в которых благоухало множество цветов, примыкала к двухэтажному особняку, увитому зеленью. Под цветущими яблонями и вишнями, под вековыми липами вырастали ровные штабеля боеприпасов. Ближе к особняку, у глубокого бассейна с водой, умывались после разгрузки вспотевшие шоферы, а на другом конце сада, в круглой ротонде, похожей на часовню, кто-то негромко перебирал клавиши пианино. Я направился туда и застал там помощника Добровольцева, капитана Машкова. Он уселся у пианино и пытался подобрать какую-то мелодию. Солдаты выжидающе молчали.

Сад, грядки с луком и салатом — все, что находилось в саду, было в идеальном порядке: убрано, подстрижено, ухожено.

Я заметил, что с первых шагов, как только открыли ворота и машины въехали в сад, все наши стремились не нарушать этот порядок.