Богинка

Бросилась Млада вперед, Богинку своей грудью закрывая, да зажмурилась. Приготовилась принять смерть внезапную от руки молодца прекрасного.

Но ночь вдруг пронзила вспышка света ослепительная и все вокруг стало ясно, как в день самый солнечный.

Пением чудным наполнился воздух, да зацвели деревья понурые. Словно и не было осени багряной, а только вечная весна поселилась в краях, богами забытых.

Замерла рука Ладомира в нескольких пядях от груди девичьей, да серп лишь только кожи ее коснулся.

И спустилась с небес золотящихся птица красы невиданной. Крылья белые светились, словно каплями росы перья окроплены были; лицо женское – нежное и благородное – отражало весь опыт долгих лет людских. Волосы струились руном серебряным по плечам ее человеческим, а голову венчала высокая корона драгоценная.

Сама птица Алконост в мир Яви спустилась из Ирия. Спустилась, дабы несколько жизней невинных сберечь.

– Твою храбрость легенды воспевать будут, Млада! – голосом мелодичным произнесла птица дивная. – Сердце твое большое теплом согреет все земли эти гиблые на версты окрест! Отныне заклинаю тебя: живи и будь же Прибежницей Яви36 – сердцем Ирия да душой Нави! Ласку проливай на души заблудшие, тепло дари и людям смертным, и Лиху дикому, ибо и те, и другие заслуживают быть тобой любимыми.

Молчала Млада, ни слова вымолвить не могла. Лишь слезы по щекам катились крупные, потому что казалось ей, что видит она облик материнский в чертах лица птицы сказочной.

Едва коснулся Алконост плеча девичьего, и затянулись раны ее увечные в белесом мерцании.

Ничего больше не сказала птица небесная, взмахнула крыльями гигантскими да поднялась ввысь, унеся с собой и свет ослепительный, и душу Богинки раскаявшуюся.

В неверии девица к плечу прикасалась, где вместо шрамов уродливых тонкими узорами кожа стянулась.

– Прости меня, Млада блаженная! – воскликнул вдруг Ладомир, на землю упав. – Не ведал я, что делаю! Думал, погубить Богинке той тебя вздумалось, и не простил бы я себе, аще с тобой бы случилось неладное!

– Что же ты, милый, поднимись с земли, – ответила Млада да сама на колени рядом присела и лицо его отчаявшееся в ладони взяла: – Не держу я зла на тебя за то, что ты меня спасти вздумал. Только впредь не нужен будет серп тебе, аще бо Алконост правду поведала мне. Нынче стану помогать я духам потерянным, а ты можешь рядом со мною быть, и рука об руку станем мир освещать добродетелью.

Улыбнулся Ладомир искренне, руками своими ладони Младены накрыл. Но в глазах его промелькнула печаль незыблемая:

– Не останусь я, Млада любящая, путь мой здесь прерывается. Вижу теперь я, что земли эти в руках надежных остаются. С таким сердцем, как твое, и люди, и звери, и духи все спать спокойно будут.

Всхлипнула Млада от горечи, но отговаривать не стала охотника: знала душой, что уходить ему надобно было.

Прижалась только челом к его лбу широкому да зажмурилась.

– Позови меня, если нужен буду, и я найду тебя. А пока – прощай же, Млада-травница! – прошептал молодец и вдруг словно растаял в руках девичьих.

В удивлении Млада глаза распахнула бирюзовые, да не нашла никого с собою рядом.

Лишь только облако сизое окутало ее и рассыпалось огоньками голубоватыми. Они кружили, то погасая, то вновь зажигаясь; и пели тихим шепотом что-то неясное.

– До новой встречи, Ладомир-охотник, – улыбнулась девица, и последний огонек голубоватым теплом в ладонях ее истаял.