Богинка

Три шажка – два хлопка, и вприпрыжку вкруг костра; за руки взялись, да не разошлись. Хороводом провожали Лето дивное, плясали так, что ноги подкашивались.

Закружилась на месте Млада, руки к небу подняла, звезды ладонями собирая. Прикрыла веки да вспомнила вдруг Ладомира прекрасного, руки его сильные да улыбку мягкую, и оступилась. Едва на ногах удержалась.

Люди вокруг веселились без устали, а Млада смотрела на них, но уже без радости. Ее словно в сон унесло, в котором она сквозь толщь воды видела серп сверкающий, над шеей женщины с черными волосами занесенный.

Заныло сердце девичье от предчувствия неладного, встали в глазах бирюзовых слезы непрошеные.

Неспешно отошла Млада от толпы гуляющей, а потом бросилась бежать. Сломя голову в полес неслась порой ночной, и ни мрак ее уже не пугал, ни одиночество.

Казалось ей, что обманул ее Ладомир, околдовал своим очарованием, а сам к реке вернулся да загубил Богинку несчастную.

Быстро бежала Млада к реке, да не боялась заблудиться. А в ночи сгущались сумерки, и тени внимательно следили за девицей чудно́й.

Выбежала она к берегу пустынному и остановилась, дыхание переводя. Но не видно было в сумраке ни женщины, ни молодца. Только журчала вода переливчато, купая месяц молодой в брызгах потока суетливого.

– Ждала я тебя, – за спиной послышалось, и девица выдохнула облегчённо, но тут же щеку больно изнутри закусила.

Обернулась Млада да на Богинку в упор посмотрела. Лихо вновь явилось в прекрасном облике, но в темноте ночи глаза ее словно потерялись в глазницах, а кожа еще белее стала – почти сквозистая.

– Не боюсь я тебя, – Млада промолвила, а сама в кулаки ладони сжала, всем телом напряженная.

– А зачем тебе бояться меня? – спросила Богинка и улыбнулась пленительно. За ухо прядь черных волос заправила. – Ты, Млада, меня еще во младенчестве проучила, стало быть, это мне тебя страшиться следует.

– Никогда не быть мне злом, как ты, – воспротивилась Млада, нахмурившись. – Ты столько боли людям несчастным причинила бессовестно, что душа твоя гнойниками изросла!

– Зло для того и зло, кто страшится его да расправы избежать надеется, – рассмеялась Богинка. – Разве чистые душой страшатся Навием35 обернуться?

– Но ты и со мной зло сотворила, когда я младенцем была! – дерзко Млада ответила, плечо оголяя раненое.

– Я – не что иное, как оправдание родителей нерадивых за нежданную смерть дитяток их новорожденных, – Богинка руками в стороны развела. – А быть может, такие, как я, даже спасают чад этих от жизни загубленной?

– Но мои родители нерадивыми не были, чтобы спасала ты меня от участи подобной.

– Тут уж прости меня, Млада, ничего не попишешь. Люди долго паслен убеждали, что он – зло чистое, оттого листья его и впитали весь яд человеческий.

– Стало быть, и я такой же, как ты, стану? – вдруг с печалью в голосе девица спросила.

– Вот уж нет, Млада, другая ты. Есть в тебе что-то отличное от людей обыденных. В глазах твоих вера неподдельная в то, что у каждого право на исправление имеется, – Богинка Младу взглядом внимательным окинула. – Изнутри полнишься ты теплом мне неведанным, и тепло это обжгло меня, когда ты младенчиком была, а не какая-то ниточка красная.

– Так что же и ты в себе силы не найдешь к свету потянуться? – вдруг предложила Млада. – Ведь я сердцем чувствую боль и твою, и свою. Только вот я пытаюсь жить так, как надобно, а ты не хочешь впустить в себя надежду на исцеление.

– Зачем мне исцеление, коли лежу я в гробу глухом, наспех заколоченном? Коли дите мое оторвано было от груди материнской? Веришь: плачет? День и ночь слышу крики детские, ветром доносимые. Когтями разрывают они меня, душат путами жесткими! – Богинка воскликнула. – Думаешь, мне от злобы детей чужих в руки брать хочется? Нет, Младушка, рожденная матерью понимающей, от тоски и от боли незыблемой. Нет надежды во мне ни капельки, а ты веришь в чудо, потому как облик мой не видишь уродливый.

– Не боюсь я облика твоего, не раз я тебя видела, голубушка, – воспротивилась девица. – Смотрю я в глаза твои глубокие да отражения своего не вижу в них, но знаю я, что и для тебя есть спасение.

– Смотри же, во что веришь ты, – сказала Богинка да обернулась Навием с кожей обвисшей. Зубы острые показались, да на пальцах тонких когти выросли.

Только Млада не обманула: не устрашилась Богинки облика. Ближе подошла к ней да руки ее изуродованные в ладони свои взяла и промолвила:

– Не потерянная ты, коли сомневаешься в своем праве на искупление. Нынче птицы да змеи в Ирий тянутся, зиму лютую переживать за пределами мира нашего будут. А ты в Навь ступай, голубушка, ведь там и дите твое ждет тебя уже издавна. Наказание твое в одиночестве было, а нынче будут и тебе и покой, и любовь заслуженная.

Взвыла Богинка, но не от злости, а от горечи. В улыбке кривой изогнулись губы ее тонкие. Начала она вороною черной оборачиваться, чтобы совета Младиного послушать, да только показался вдруг серп сверкающий над нею.

То Ладомир-охотник к берегу реки выбрался, и показалось ему, что Богинка на Младу беззащитную напасть решила.