Богиня прайм-тайма

В какую секунду изменился мир? Он даже не заметил.

– Я покажу тебе эту записку. Ты посмотришь. Ты должен точно вспомнить, кто у нее есть в Париже, кто мог это прислать?! Зачем они могли ее искать, те бандиты? Может, там какой-то секретный код?

– Да какой еще код!

– Я не знаю, Леша! Понятия не имею.

Теперь предстояло сказать самое трудное, и он некоторое время собирался с силами.

– Есть еще одна штука.

– Какая?

– В тот вторник, когда… когда все случилось, мы с ней ездили в горы.

– Я помню. В Калакату.

– Точно. Я снимал, а она разговаривала с командиром военной части, которая там стоит. Я при разговоре не был, с японцами обстрел снимал.

Бахрушин вдруг сильно забеспокоился, как будто можно было беспокоиться еще сильнее.

– Ну и что?

– Она все хотела его на интервью склеить, этого придурка, а он не соглашался, как я понял. Это он ей сказал про американский десант и про то, что талибы в наступление собрались.

– Ну и что?!

Ники нажал кнопку, опустил стекло и выбросил сигарету. В машине сразу стало холодно, и глаза пришлось закрыть, потому что ветер бил в лицо, мешал смотреть.

Но поднимать стекло он не стал.

– В город ведет только одна дорога, – сказал Ники твердо. – Та, на которой их захватили. Я на следующий день поехал. Утром, как только рассвело. Я искать решил, понимаешь? Я считал, что у меня ксивы всякие и вряд ли они осмелятся на следующий же день!.. И поехал.

Бахрушин коротко взглянул на него.

– Я нашел то место, где их взяли. Чуть в стороне от дороги. Шины все хорошо пропечатались, там же пыль сплошная, и ветра тогда не было. Накануне был, а в ночь прекратился. И следы, конечно. Там тьма следов этих, как будто… отряд штурмовал. Ну, потом две колеи, налево и направо, до дороги. И все, больше ничего.

– Ники.

– Я нашел ее диктофон, – договорил он быстро. – В пыли, за камнями. Она его вечно к ремню пристегивала, а там эта штука такая ненадежная! Сто раз хотел сделать и все забывал, будто знал, что она его потеряет!

У Бахрушина так сильно взмокли ладони, что руль поехал из потных пальцев, пришлось его перехватить.

– В диктофоне кассета. Целая. Я ее привез, Леш. На кассете запись ее разговора с этим самым командиром.

У него какое-то странное имя, Готье или что-то в этом роде.

– Какой еще… Готье? – повторил Бахрушин почти по слогам. – Или он француз, что ли?!

– Я не знаю. Почти ничего не слышно, но я так понял, что, когда он ее возил в горы, к ним подъезжали какие-то люди, а потом он ее предупредил, что они кого-то ищут. Журналистов. И имя назвал того, кто ищет.

– Какое?

– Фахим. Правая рука Аль Акбара.

* * *

– Мама?

Тишина, полусвет, дрожание сухих цветов в высокой вазе.

Алина стянула куртку, пристроила ее на вешалку и послушала немного.

Никаких звуков.

Неслышно вышла заспанная Муся, привалилась бочком к косяку, подумала и потерлась шеей.

Алина присела на широкую скамейку, стоявшую под вешалкой, и по одному расшнуровала башмаки.

Муся подумала и еще потерлась. Потом подошла, присела и брезгливо понюхала ботинки.

– Привет, – сказала ей Алина и погладила по макушке. Муся ловко увернулась. Алина еще не мыла рук, а Муся была чистюля. – Ты одна? А мне показалось, что мама приехала.

– Приехала, приехала, – донеслось из кухни. – Я не слышала, как ты вошла!

Алина сунула ноги в тапки, посмотрелась на себя в большое зеркало, отразившее ее всю вместе с Мусей.

Собственный вид оптимизма ей не добавил – тени под глазами, синева на висках, волосы как будто поблекли, зато Муся на заднем плане была хороша.

Распушив хвост, она охотилась на Алинины ботинки.

Конечно, она понимала, что это просто башмаки и охотиться на них нет никакого интереса, но тем не менее делала это, и так, чтобы Алина непременно видела, – утешала.

Алина специально постояла возле нее, дав понять, что хозяйка ее усилия оценила, и прошла на кухню.

Мать сидела за столом под низким абажуром и читала книгу, сдвинув на кончик носа очки.

Вид иронический.

– Привет, мамуль!

– Привет.

– Что ты делаешь? – Алина за ее спиной подошла к плите и стала по очереди поднимать крышки. В одной сковородке была жареная картошка, в другой котлеты, а в третьей цветная капуста, тоже жареная. Алина схватила котлету и откусила половину – внезапно так захотелось есть, что даже живот подвело.

– Руки вымой, душа моя!

– А что ты делаешь? – Алина прожевала полкотлеты и сунула в рот остатки. – И почему здесь?

– Я читаю, – ответила Ирина Михайловна. – То есть это мне так кажется, что я читаю! А здесь я потому, что твой отец уехал за какими-то грибами в Тверскую область. Помнишь Якова Ильича?

Алина промычала нечто невразумительное, из чего никак нельзя было сделать однозначный вывод, помнит она Якова Ильича или нет.

– А что ты читаешь? – Это она уже из ванной спросила.

– О, боже, боже. Биографию Вивьен Ли. Якобы.

– Почему якобы?

– Да потому что это не чтение, а упражнение для слабоумных! Я все еще не слабоумная, как это ни странно. Издательство “Ваза”, слышала ты про что-либо подобное?! Мичуринский полиграфкомбинат.

– А что? – Алина рассеянно рассматривала себя в зеркало. – Плохо написано?