Богиня прайм-тайма

– Я женат на гении отечественной журналистики.

Это, наверное, похоже.

– Ну, короче, гению журналистики я не муж, а потому могу запретить прогулки на войну. Я запретил.

– Да у нее не прогулки!

– Ладно, Леша, я все понимаю. Она правда классный журналист, но война…

– Не женское дело, – договорил за него Бахрушин.

– Вот именно.

– Я говорил ей миллион раз.

– А я говорить не буду, я же не муж! Если ей непременно надо на войну, пусть меняет работу. На другой канал уходит. От Российского канала она больше ни в какие горячие точки не поедет. И приказ я подписал.

Тут Бахрушин вдруг разозлился.

Он вообще не любил, когда с ним разговаривали как с “мужем его жены”, да еще в назидательном тоне. Он и сам знает, что женщине на войне не место.

Да, он ни за что не отпустил бы ее, если бы это было возможно.

Да, он с великой радостью заставил бы ее снимать Ольгу Свиблову и концептуальные фотографические выставки.

Да, он был бы счастлив, если бы ее интересовала не политическая журналистика, а, скажем, женские ток-шоу – скажите, а сколько соли нужно класть в грибы, чтобы они не закисли? Скажите, а ваш муж ревнует, когда вы танцуете с другим? Скажите, а во сколько лет, по-вашему, оптимально вступать в брак морякам-подводникам?

Да.

Только женщина, которая занималась бы всеми этими нужными и важными делами, вряд ли была бы его женой.

Разозлившись, Алексей Владимирович спросил свирепо:

– И что я должен теперь сделать?

– Скажи мне спасибо, – предложил Добрынин. – Хочешь, можешь меня поцеловать.

– Спасибо тебе, Олег. А поцелует тебя Ольга, когда вернется.

– Разозлится?

Бахрушин улыбнулся.

– Еще как.

– Уволится?

– Может, и уволится. Ты же ее знаешь.

– Не отпущу, – подумав, объявил Добрынин. – Скажи Здановичу, или кто там с ней будет разговаривать, чтобы возвращалась. Завтра же.

Некоторое время они посидели молча, а потом Добрынин поднялся.

– Ладно. Мне бы на самолет не опоздать, а еще домой заехать, на своего думского лидера глянуть. Я вернусь через три дня.

Он улетал в Брюссель на форум “За свободу средств массовой информации” – мероприятие скучное, но приличное, куда всегда съезжались люди, которым просто нужно было поговорить друг с другом.

Добрынин ездил туда не каждый год, только когда компания подбиралась подходящая, и Бахрушин не знал, с чем связан его отъезд – с тем ли, что компания на этот раз оказалась подходящей, или с тем, что пропавший в Париже Сергей Столетов позвонил помощнику президента России и сообщил, что у него имеется подлинная запись “террориста номер один”, которого никто и никогда не видел.

Если верно второе, а Бахрушин подозревал, что именно так и есть, значит, наступают трудные времена.

– Да, – почти от двери сказал председатель как человек, внезапно о чем-то вспомнивший, – что там у тебя с Храбровой? Роман, что ли?

Бахрушин почему-то опять не зарыдал, а, наоборот, засмеялся.

– Ну конечно. У меня романы со всеми хорошенькими ведущими… Обоего пола, кстати сказать.

– Да ну тебя к черту. – Добрынин еще потоптался на пороге, потом вышел в приемную и закрыл за собой дверь, которая через секунду распахнулась снова.

На пороге стояла Алина Храброва, очень красивая, очень высокая, с уже готовой “в эфир” сложной прической, которая делала ее чуть старше и строже, но в джинсах и немудреном просторном свитерочке.

Председатель ехидно улыбался, придерживая перед ней дверь.

– К тебе… посетитель, Алексей Владимирович.

– Алеш, можно к тебе? Я на пять минуть только.

Извините, Олег Петрович.

– Не за что. Мы уже закончили, а я всегда рад с вами повидаться. “Новости” смотрю всегда, и ваше участие очень их… украсило.

Непонятно было, комплимент это или все-таки нет, по крайней мере, как комплимент это не прозвучало, и удивленные плечи Храбровой остались чуть-чуть приподнятыми, хотя дверь за председателем уже закрылась.

– Что это он хотел сказать, Леш?

– А шут его знает. Мне он сообщил, что у нас с тобой роман.

Она засмеялась. У нее был приятный смех и очень белые зубы.

– Господи, Леша, с кем у меня только не было романов! Я поначалу обижалась и плакала, а мама меня утешала. А потом мне стало все равно. А тебе что? Не все равно?

– Все равно, все равно, – выговорил Бахрушин быстро. – Ты мне лучше скажи, что там у тебя с мужем вышло? Вот это вопрос века, на который я так и не знаю ответа, а общественность настаивает.

– Какая общественность?

– Да практически вся. Срывание всех и всяческих масок.

Храброва прошла в кабинет, села за столик со стеклянной крышкой, заглянула вниз, обнаружила девицу, уткнувшуюся в ковер, и фыркнула непочтительно.

Потом устроилась поудобнее, выпрямив и без того прямую спину, и положила руки на колени.

– Муж от меня ушел. Три месяца назад. Налей мае кофе, пожалуйста.

Вот, черт возьми, подумал Бахрушин, включая кофеварку.

Этот самый ушедший муж, как и ушедшая жена, был стандартным телевизионным диагнозом. Болезнь практически неизлечима и заразна, как вирус зимнего гриппа.

– Почему он от тебя ушел?