– Это мой долг. – Он поцеловал ее в лоб. – Ты ведь и сама знаешь… Но я не смогу отдавать больным все силы, если буду волноваться за твою безопасность. Ты можешь помочь мне тем, что пришлешь мне моих помощниц. А потом иди на кухню и распорядись, чтобы там кипятили побольше воды и заваривали травяной сбор.
– И еще руководи работницами, – добавила я. – Не сомневаюсь, на Мерейд можно положиться, но все-таки она – не ты. Кроме того, оповести родственников всех заболевших и следи за теми, кто мог заразиться совсем недавно.
Аланна уступила; я услышала ее вздох. И поняла, что она подчинится, – присущие ей чувство ответственности и цельность натуры ни за что не позволили бы ей упрямиться и обижаться. Она не собиралась топать ногой и требовать, чтобы ее оставили с Кароланом. Аланна, как и Сюзанна, привыкла ставить нужды других превыше собственных желаний.
Уже не в первый раз мне захотелось стать больше похожей на них.
Аланна поцеловала в губы молодого мужа, и я услышала, как они шепотом признаются друг другу в любви. Потом она повернулась ко мне и крепко обняла меня.
– Приглядывай за ним ради меня. – Она дернула меня за выбившуюся из прически кудряшку, чем невольно напомнила Кланфинтана. – И прошу тебя, будь осторожна.
– Не проблема. А ты, кстати, разыщи Кланфинтана, объясни ему, что случилось. И попроси его заглянуть сюда после военного совета.
Аланна кивнула:
– До вечера! Пока… – Она быстро вышла, как будто вынуждена была заставлять свои ноги двигаться, хотя сердце приказывало им оставаться на месте.
Мы оба молча смотрели ей вслед. Ее тихое достоинство тронуло наши сердца.
– Ладно… – Я хлопнула в ладоши, нарочно меняя ход мыслей. Не хватало еще, чтобы сейчас кто-то из нас проявил дурость – например, разревелся. – Дай мне какую-нибудь тряпку подвязать мои чертовы патлы, и я в твоем распоряжении. Главное, скажи, что делать!
– Во-первых, надо переместить всех пациентов – тяжелых к тяжелым, легких к легким. Потом надо будет поменять им белье и прибрать. А еще надо напоить больных и облегчить их страдания. – Каролан показал на груду чего-то, похожего на чистые полосы материи: – А вот этим можешь подвязать свои буйные… волосы.
– Есть, сэр! – браво отсалютовала я, хватая импровизированную ленту для волос и следом за ним возвращаясь в больничную палату. – Слушай, а можно открыть окна? На улице тепло, а здесь просто невыносимо.
Каролан кивнул в знак одобрения, и я поспешила распахнуть большие окна. Теплый ветерок принес ароматы цветущей жимолости. Я постаралась сдержаться, когда сладкий аромат смешался с запахом рвоты и болезни.
Я сразу поняла, что день будет трудным.
Глава 3
Когда я была студенткой, то подрабатывала секретарем отделения одной крупной католической больницы неподалеку от студенческого городка Иллинойсского университета. Как правило, секретари отделений грязной работой не занимаются. Им в задачу вменяется обеспечение бесперебойной работы отделения больницы. Чаще всего меня посылали в терапию. Некоторое время я провела в родильном отделении (вот где было по-настоящему круто). Подрабатывая себе на жизнь во время учебы в колледже, я усвоила два урока. Урок первый: мне не очень понравилось быть секретаршей. Все кругом ужасно задаются и считают, что секретарши – люди второго сорта, хотя обычно хороший секретарь отделения на вес золота. Урок номер два: мне ни разу, никогда не хотелось стать медсестрой. Не поймите меня неправильно, сами сестры мне нравились. Я уважала их. Я высоко их ценила. Просто меня совсем не тянуло влиться в их стройные ряды. Кровь, фекалии, рвота, гной, вид наружных половых органов (которые чаще всего выглядят совсем непривлекательно), необходимость засовывать термометр во всякие отверстия, постоянно находиться в окружении больных и грязи – нет, это не для меня.
Я живо вспоминала свои студенческие годы, поддерживая голову шестой по счету пациентки, которую последние несколько минут выворачивало наизнанку. Я подставила ей сосуд, похожий на ночной горшок, который как будто сошел со страниц «Оливера Твиста». Бр-р-р!
За десять лет, прошедшие после окончания колледжа, я изменила многие свои мнения и пристрастия, но в одном я не изменила мнения ни на йоту.
Я не создана для того, чтобы быть медсестрой, – и никогда не найду в себе сил для такой работы. Все, точка!
Увидев, что больной немного полегчало, я вытерла ей грязное, потное лицо и с удивлением заметила, что она совсем молоденькая, наверное еще девочка.
– Тебе лучше? – ласково спросила я.
– Да, госпожа! – Голос у нее был слабый, но губы дернулись в подобии улыбки. – У тебя такие ласковые руки… и такие прохладные!
Я осторожно уложила ее на подушку и убрала волосы с потного лба.
– Госпожа, благослови меня! – Еле слышные слова задели меня за живое, как бывало всякий раз, когда жители Партолона просили моего благословения.
В тот день я повторила то, что делала столько раз, что уже потеряла счет: склонила голову, закрыла глаза и взмолилась:
– Эпона, пожалуйста, сохрани и утешь эту девочку!
Открыв глаза, я улыбнулась больной.