Боги грядущего

Сполох рванулся за ней, но потерял равновесие и упал, больно ударившись коленкой о спрятавшийся в траве камень. Сел, потирая коленку, устремил взгляд на подругу. В голове неотступно крутился страшный и жуткий образ мачехи, привязанной к шесту: вот она стоит, окруженная тучами гнуса, повиснув на ремнях, а рядом вышагивает Рдяница и, довольная, поигрывает факелом. А вокруг неистовствуют толпы родичей, плюют в нее, швыряют комья сухого навоза.

Сполох вцепился двумя руками в торчавший из земли корень, дернул его на себя. Потом вскочил, пнул что есть силы и, подойдя к подруге, повлек ее обратно под защиту деревьев.

Среди оцепенело сидевших там и сям беглецов восстал какой-то старикашка.

— Девка правду говорит. Чего сидеть без толку, смерти ждать? Надо самим на смутьянов наброситься, повязать их всех, а которые начнут сопротивляться — ножом в брюхо. Честь по чести. Как они нас, так и мы их.

Сполох исподлобья глянул на него, недобро хмыкнул.

— Ты что ж, род мой истребить хочешь, червивая твоя душонка?

Старикашка не смутился, затараторил пуще прежнего.

— Как же твой, когда и мой? Вождь говорит — нет больше Рычаговых, а все теперь — Артамоновы. Значит, все мы тут равны, тем паче перед крамольниками. Неча ждать, когда шарахнет, надо бить с опережением, тады спасемся.

Масляно отсвечивала его голая макушка и порхали заскорузлые ладони, вспарывая густой застоялый воздух. Лицо его иссекли пыльные полосы, голос скрипел как треснутая лыжа. Так и хотелось вмазать ему по роже, но Сполох смолчал и, угрюмо сопя, повел Знойнику на берег реки — остыть и прийти в себя.

Они обошли колючие кусты малины, и, найдя место, свободное от лозняка, спустились к воде. Твердая коричневая глина непривычно холодила ступни. Плакучие ивы уныло гладили тонкими листочками тяжелую воду. На той стороне сквозь знойную дымку проступал другой берег — высокий, заросший березами и тополями.

Сполох умыл подругу прохладной водой, ополоснул лицо сам. Сзади, ухватившись за корявый ствол лиственницы, чтобы не поскользнуться на мокрой глине, протиснулся меж кустов настырный старикашка. Зашептал:

— Перебьют нас здесь, Сполох. Как пить дать — перебьют. Нельзя сидеть. Очнись, приди в себя!

Жилка задрожала на лбу помощника вождя.

— Пошел вон… раб!

Старик отшатнулся, задрал сивую бороду. Обида заиграла на губах. Хотел, видно, что-то ответить, но развернулся и заковылял прочь.

Сполох присел возле хлипкой, молодой березки, уставился на реку. Знойника сидела поодаль, молчала, ожесточенно грызя ногти. Пепельные облака дышали жаром, по лениво наплывающим волнам скользили водомерки, в ивах гудели стрекозы. Тут и там в глине виднелись неглубокие ямки — следы бурной деятельности Жара-Костореза, давно и тщетно искавшего оранжевую охру.

Все развеялось как дым — спокойствие, довольство и любовь. Что оставалось делать? Старик был прав: бегство лишь отсрочило бы их гибель. Надо было встать и сражаться. Но как? С кем? С этим сбродом? И против кого — против своих же родичей? Если община твоя изгоняет тебя, значит, такова воля богов. Кто ты, чтобы противиться ей? Но мачеха, мачеха… Как она там? Помилуют ее или сожгут без пощады? Отец Огневик помиловал, а Рдяница…

Сполох поднялся, протянул руку Знойнике.

— Пойдем.

Она вскинула на него блестящие глаза. Русая прядь налипла на левую щеку, стекла по шее и плечу. Не подав руки, поднялась сама. Сполох, заскрежетав зубами, двинулся впереди, взбежал на пригорочек и, нарочно не оглянувшись, зашагал меж гудящими от шмелей зарослями малины и рассохшимися старыми соснами.

Издали еще услышал, как старикашка продолжает вещать родичам, заламывая руки:

— Если не о себе, так о детях своих подумайте. Убьют нас Артамоновы, а с ними что будет?

Люди молчали, придавленные жарой и горем. Где-то слышался тихий плач.

Увидев Сполоха, старикашка умолк, воззрился на него с вызовом, выставив бородищу. В глубоких, окруженных морщинами, глазах застыла слепая решимость.

Сполох глянул на него мутным от бешенства взором. Процедил, чтоб поставить на место:

— Из-за вас… еретиков… все беды, будь я проклят.

Старикашка даже не ответил, только выкатил в ярости зенки да засопел.

И тут кто-то произнес:

— Будет дождь.

Сполох поднял глаза. Лишь сейчас он заметил, что место сизых пушистых облаков заняли дымные лохмы туч. Воздух загустел, извергая сонмы гнуса. Где-то далеко мигнула рука Огня, скрытая вершиной холма. Грохот от ее удара разнесся по всему лесу.

— Лед, Лед идет, — зашептались люди. Непонятно только, с радостью или со страхом.

Старикашка же возликовал.

— Вот он, знак! — указал он на тучи.

Люди заробели, растерянно озираясь, с мольбой глядели на Сполоха. Послышалось крамольное, полузапретное: «Великий Огонь, спаси и сохрани».

Сполох очнулся, бросил старику, презрительно ухмыляясь:

— Тоже мне знак! Летом частенько льет.

А тот пробурчал:

— Поглядим, как оно получится.

И отошел в сторону, размышляя.