Богдан Хмельницкий. Искушение

С тяжелым вздохом паломник отпустил руку Хмельницкого и открыл глаза. Пока Илларион рассказывал свое видение, капельки пота покрыли его лоб, зрачки под прикрытыми веками интенсивно двигались.

— Я говорю только то, что вижу. Решать, как дальше быть, тебе, Богдан, — закончил он.

Богдан Хмельницкий поднялся с края постели Добродумова и стал прохаживаться по комнате. Видно было, что, прежде чем принять решение, он тщательно обдумывает свои возможные действия. Возвращаться в Суботов с пустыми руками ему сейчас было нельзя. Воевода Александр Конецпольский, не сумев судом забрать его имение, обложил Хмельницкого таким налогом, что и разориться недолго. Да и коня своего боевого из плена Дольгерда выручать надо. Потому если не добыть сейчас клад, то не расквитаться ему с долгами ни за что. Но тревога за родных, которые остались в Суботове, заставляла его как можно скорее возвращаться домой.

— Сложную задачку, кум, загадал тебе божий человек, — произнес сидевший в сторонке, возле печи, и молчавший все это время Кричевский. — Говори, как поступишь? Как скажешь, так и сделаем.

— Ну что ж, даю тебе, Илларион, еще один день на поправку, лекарь говорил, что тебе уже ничто не грозит, жить будешь. А потом возвращаемся в Чигирин. Только сперва по дороге заедем за кладом. С пустыми карманами домой нам с паном полковником возвращаться никак нельзя. Хорошо? На том и порешим, — сказал Хмельницкий, и вместе с полковником они вышли из комнаты.

Добродумов поднялся со своей постели и, едва держась на ногах, побрел в дальний угол комнаты к иконам, опустился перед ними на колени и стал неистово молиться, прося у Господа силы и мудрости. С некоторых пор он действительно стал очень набожным, уверовав в существование высшей силы, которая каким-то чудесным образом хранит его.

За этим занятием его и застал лекарь, тихонько вошедший в комнату. Очень странным показался ему этот паломник Илларион. Особенно его шрам на правом боку, чуть выше паховой впадины. На боевое ранение — а их лекарь повидал немало — этот шрам никак не был похож. Да и обработана рана, судя по всему, была весьма умело — у Иллариона не осталось грубого рубца, который обычно бывает у казаков. То ли этого паломника таким странным образом хотели убить, то ли надрез был сделан столь искусным врачевателем, каких в своей жизни лекарь еще не встречал.

— Брат Илларион, извините, что прерываю вашу молитву, но вам пока лучше в теплой постели полежать, нежели на холодном полу поклоны бить. Пан сотник сказал мне, что через день вы с ним в дорогу выступаете, так что себя стоит поберечь. Я принес отвар лечебный испить, он прибавит вам сил, — говоря это, лекарь поставил у кровати чашку с горячим питьем и, заставив паломника вернуться в постель, протянул ему отвар. — Все хотел спросить, брат, откуда у вас такой странный шрам на животе? Я за всю свою жизнь такого не встречал.

Услышав вопрос, Добродумов аж поперхнулся. Не хватало еще, чтобы из-за этого дурацкого шрама от аппендицита дело оказалось под угрозой срыва.

— Это я в детстве на ржавый гвоздь напоролся, чуть все кишки не выпустил, — как можно увереннее, с улыбкой произнес он.

Однако по удивленному взгляду лекаря понял, что историей про гвоздь не убедил старого врачевателя. «Надо быть с ним осторожнее и держаться от него подальше. А то, глядишь, этот доктор во мне еще что-нибудь интересное найдет», — подумал Илларион.

* * *

Следующий день прошел довольно спокойно, без особых происшествий. Хмельницкий с Кричевским проверили обоз, сделали последние распоряжения о поклаже. Подводу, на которой должен был ехать еще не окрепший паломник, утеплили овечьими шкурами и одеялами, соорудив что-то наподобие цыганской кибитки. Было решено, что вместе с Добродумовым в «кибитке» поедет и лекарь — мало ли что в дороге может приключиться. Богдан на эту поездку возлагал большие надежды и не мог допустить, чтобы Илларион опять занемог.

В путь отправились рано утром, еще затемно. Впереди обоза ехали верхом полковник и сотник, за ними подвода с паломником и лекарем, рядом несколько казаков. Погода была по-весеннему капризной. То выглянет из-за облаков солнышко, пригреет землю, растопит снег на дороге, превращая его в грязную кашу. То опять налетит холодный ветер, сорвет с набежавших туч колючий мокрый снег. Из-за этих капризов природы двигались намного медленнее, подвода то и дело увязала на размытой дороге, хлопцам часто приходилось вытаскивать ее из грязи и луж. Добродумов уже и сам просил у Богдана разрешения пересесть на коня, но Хмельницкий даже слышать об этом не хотел. «Лежи, пан паломник, успеешь еще показать, какой ты герой. А хворать тебе никак нельзя», — отказал Хмельницкий.

Вместо четырех запланированных дней добирались до Киева целую неделю. На ночлег останавливались в основном в придорожных шинках.