Богдан Хмельницкий. Искушение

К тому времени девушка расцвела, как прекрасный степной цветок. Ее высокая, стройная фигура приобрела приятные округлости в необходимых местах, густая каштановая коса спускалась ниже пояса. В отличие от других девушек, которые привыкли к труду под палящим солнцем, кожа у Мотроны была белая как снег, а кисти рук — тонкие и нежные. Но главное, что привлекало в этой шляхтянке, — ее выразительные черные очи, которые как будто насквозь смотрели в душу. Именно эти очи и пленили старого Хмеля, утонувшего в них, как в бездонном колодце.

— За красоту своей хозяйки я выпить не прочь. Тем более что она скоро станет моей законной супругой, — сверля Чаплинского взглядом, произнес Богдан и одним глотком выпил вино.

Услышав эти слова, Мотрона взглянула на Хмельницкого с удивлением и испугом. Никогда раньше он не заговаривал о том, что хочет обвенчаться с ней. Конечно, она благосклонно принимала знаки внимания и подарки уже немолодого вдовца, но относилась к этому скорее как проявлению отеческой заботы. Молодая паненка почитала Богдана как второго отца и была благодарна ему за то, что он вытащил ее из нищеты, приютил и дал кров. Однако как мужчина он никогда ее не интересовал.

Мотрона мечтала, что однажды все же выйдет замуж за пана шляхетного рода, который увезет ее в Варшаву или Краков, ну или хотя бы в Киев, где ее ум и красота будут оценены по достоинству. А хутор казался ей временным прибежищем. Поэтому, услышав похвалы Чаплинского, Мотрона встрепенулась и понадеялась, что слава о ней как о Прекрасной Елене скоро пойдет далеко за пределами Дикого поля, и тогда найдется для нее достойный жених. Но слова Богдана заставили ее встревожиться.

— На все воля Божия! А до свадьбы еще дожить нужно, — ответил, ухмыляясь, подстароста. — Ну что ж, спасибо за радушный прием, пан сотник. Нам уже пора в Черкассы возвращаться, да еще заехать к полковнику Кричевскому в Чигирин надобно, — на том гости вышли из хаты и покинули Суботов.

Как только Чаплинский с Комаровским отбыли, Мотрона принялась убирать со стола. Богдан внимательно смотрел, как ловко она управляется, как грациозны и легки ее движения, как печальны ее бездонные глаза, и все больше понимал, что отпускать от себя такой цветок он не намерен.

— Потом уберешь, Мотрона, присядь со мной рядом. Расскажи, о чем говорили Чаплинский с Комаровским, пока меня не было, зачем они на самом деле приезжали, что тут вынюхивали? — Хмельницкий взял из ее рук пустую чарку, погладил девушку по голове, проведя рукой по всей длине ее косы и чуть задержавшись ниже пояса.

Мотрона покорно приняла эту ласку.

— Не верьте им, пан Богдан, они не за Кричевским сюда приезжали. Чаплинский был уверен, что вас убили. Угрожал детям вашим, что, как только вас похоронят, он разорит и сожжет хутор, а детей ваших заберет себе в холопы. Боюсь я, что его угрозы не пустые слова. Он на все пойдет, чтобы со свету вас сжить, — взволнованно произнесла она.

— Не тужи, моя голубонька. Все будет хорошо, ничего со мной не случится. Не посмеет он тронуть вас, у меня от самого Владислава охранная грамота на хутор имеется. А теперь вот что, собери-ка мне, любонька, вещи в дорогу, положи все самое необходимое. Завтра мы с полковником Кричевским выступаем в важный поход и, как только вернемся, поможем всем бедам. Сейчас же, как управишься, спать ко мне приходи. Ты же хозяйка в Суботове, пора тебе уже спать на хозяйской постели, — говоря это, Хмельницкий нежно поцеловал в лоб Мотрону, снова провел рукой по ее волосам, потом по спине и по груди.

Богдан взял панночку за подбородок, приподнял опущенную на грудь голову и заглянул в очи, стараясь разгадать ее чувства и мысли. Однако на этот раз взор Мотроны был пуст, как будто ее бездонные колодцы были вмиг осушены. Но на такие тонкости, как девичья дурь, Хмельницкий не собирался обращать внимания. Богдан поцеловал Мотрону в нежные молодые уста и вышел из комнаты. Сгораемый страстным желанием, старый казак намерен был сегодня же взять то, что, по его разумению, уже давно должно было принадлежать только ему и никому более.

На рассвете Хмельницкий поднялся, будто заново родившись на свет. Несмотря на степенный возраст, любовные утехи с молодой хозяйкой Суботова сотник завершил только с первыми петухами. Уставшая Мотрона тихо спала, свернувшись клубочком в углу широкой постели. Богдан не стал ее будить, сам вышел во двор и дал указания прислуге, что еще необходимо собрать в дорогу.

Хмельницкий уже пожалел, что согласился поехать в Чернобыль, но он прекрасно понимал, что, дав слово казацкое, надо его держать. Конечно, оставлять молодую хозяйку и детей на хуторе одних сейчас было крайне опасно. И хотя его старший сын Тимош — уже славный парубок, защитить родовое гнездо он пока не сможет. Про двух дочек, а также десятилетнего Остапа и малолетнего Юрия и говорить нечего — совсем еще мальцы.