Селяне жалели беглецов, зазывали их в избы, давали кров и пищу. Ведь не басурмане ж какие, а свои, русаки. А пришельцы волей-неволей поведали им про то, от чего бежали они. Оказалось вдруг, что война идет не у Варяжского моря, а мало что не у ворот – под Великими Луками. Пришло на Русь войско большое, всё ляхи да литвины, во главе с королем ихним и прочими вельможами. Сказывали беглецы, что приступом взяли вражины Великие Луки, пожгли весь город, а всех, кто в городе был, – и женщин, и детей – умертвили смертию лютой, трупы же побросали прямо на улицах. Сказывали и хуже того: мол, ходили ведьмы ляшские по тем улицам и брали тела тех, кто при жизни грузен был, да вытапливали из них жир – тут же, среди развалин дымящихся. Дескать, лечил тот жир ото всех болезней, если употреблять его внутрь. Этому селяне совсем уж отказывались верить. Ведь невозможно представить себе, чтобы творилось такое среди христиан.
Страшные вести принесли беглецы. И ни один из них не остался в озерном краю, все отлеживались, отъедались да шли дальше, на Новгород, а то и подалее. И говорили селянам: «Вы смотрите тут не проспите, а то как бы и с вас жир не вытопили». Не по себе было от тех советов. Загудело село. Собрались селяне на высоком берегу – том самом, где остановила когда-то Матреша тучу, благо трава там была уже собрана в стога – и принялись судить да рядить, что далее делать.
С одной стороны посмотреть, так рассказы беглецов тревожны были донельзя и побуждали немедленно сняться с места и поскорее отправиться в путь. С другой… как же было оставлять избы свои, хозяйства, коровушек и коз – все, что было так добротно и с любовью создано руками предков и своими собственными? Как было оставить благословенный озерный край? А что беглецы ужасов всяких наговорили – так война может и мимо пройти. Места здешние в стороне ото всех дорог лежат, сюда и не доберешься-то толком, сплошь леса густые да болота, подвода еле проходит. Никакое войско не дойдет сюда, да и к чему? Что забыло оно тут, на отшибе-то? Городов тут нет никаких, острогов тоже, войско государево не стоит. Край озерный всегда жил особицей, и мало кто приходил сюда из того мира, где случались войны и бунты. Вода сохраняла край этот нетронутым, сохранит и на сей раз. Так порешили селяне и разошлись по избам, успокоенные. Матреша долго держала руки в Воде, но гладь озера была как зеркало души людской, чуть тронутое легкой рябью беспокойства.
Люди ушли от мира, но мир не собирался оставлять людей в покое. Осенью, когда леса оделись в золото и багрянец, а над озером парило сияющее в робких осенних лучах облако, в село явились государевы стрельцы, пешим и конным ходом. Дети высыпали за околицу поглазеть на их страшные бердыши, пищали и большие острые сабли. Черные кафтаны замелькали на фоне осенней листвы, и Матреше почудилось в этом что-то зловещее. Едва явившись, стрельцы тут же собрали всех селян на высоком берегу, и сотник их держал пред ними такую речь:
– Люд православный! Ляшский король Стефан Баторий вторгся в наши земли. Большое войско ведет с собой. Жгут все на пути своем, а христиан православных убивают и в полон берут. Государя нашего, божьего помазанника царя Иоанна, антихристом кличут и хотят свергнуть с престола московского. Разорены уже многие города русские, среди коих Великие Луки и Торопец. Скоро и сюда дойдут. Посему надлежит вам, вольным хлебопашцам, выдать войску государеву для отпора иноземцам подводы, коней, сено и овес для них, а такоже хлеб и прочую снедь для прокорма войска. Самим же вам надлежит сжигать избы свои и уходить в леса и на дальние выселки, дабы ляхам поганым в лапы не попасться.
При словах сих стон пронесся среди селян. Ибо жизнь их рушилась и грядущее покрыто было сумраком. Да и как бросать избы свои, хозяйства и все нажитое? Да еще и в преддверии зимы? Об этом даже и думать никто не хотел. Загудели селяне. Сотник же стрелецкий, предвидя такое дело, – видать, не впервой! – добавил:
– Наказывает вам государь выдать посланцам его, то есть нам, подводы, коней и прочее потребное. Про остальное же решайте сами, мы тут сидеть не станем. Другие дела у нас есть, поважнее. Но ежели кого ляхи прибьют, то потом не жалуйтесь. А ежели кто сам к ним в войско пойдет – пусть тоже не жалуется, если саблями его в бою порубим слегка.
На том и порешили. Жалко было отдавать стрельцам требуемое, но еще больше пугало всех грядущее нашествие. Заночевал сотник в избе старосты. От него и узнали, что ляшское войско с королем ихним пошло из Великих Лук на север, прямо к Пскову, через Заволочье. Но часть ляхов под рукой воеводы королевского Филона Кмиты взяла Торопец и идет на Холм. Только изрядный крюк делало то войско, что и непонятно было.
– Что ж тут непонятного-то? – вопросил сотник, отхлебнув горячей медовухи. – Идут сюда ляхи не воевать. Грабить идут. И наказывать холопов. Рабы им тоже надобны. И бабы для дел срамных.